Сержант без промаха

Еще фашист ценой жизни учил борьбе за выживание, безошибочно угадывать когда и чего следует бояться. Если немец ведет огонь наобум, ночью без видимой причины пускает ракеты, значит, чего-то остерегается. А если не отвечает на огонь или надолго замолкает, надо быть начеку. Это ничего хорошего не сулит. Иной раз артиллерия противника бьет по дзоту или еще по какой-то одиночной цели, тогда считай - сила у него небольшая. Бывает, их двухфюзеляжный "Фокке-Вульф" или, как именуют его солдаты - "костыль", часто маячит в небе. Это верный признак того, что к нам идет подмога или наши где-то вблизи фронта подтягивают свежие силы. Если загрохотала вражья артиллерия и появились танки, то жди сильной атаки. Или вот, огонь артиллерии быстро утих, танков два-три - это фриц идет в атаку малыми силами. Тут он кого-то прикрывает или от чего-то нас отвлекает. В небе появятся 7 - 8 "мессершмитов" и пронесутся над передовой, ведя на ходу бесприцельный огонь. Скоро, минут через 4 - 5, жди бомбардировщиков, следующих в наш тыл. Или же, ночью два-три самолета на передовую сбрасывают бомбы. На это можно не обращать внимания - фашист просто пугает, чтобы не дать спать спокойно.

Кто не знает маневр врага, тот не отдыхает даже тогда, когда это вполне возможно, боится чего не следует бояться, нервы и силы тратит впустую.

Как понял позже Федор, автоматчиков, когда они составляли всего одно отделение на весь полк, использовали в боевом охранении, в разведку с боем, а в наступление вели их в особо нужных случаях, как ударную силу. Бывало, их сажали на танк или на сани, прицепленные к танку и перебрасывали как десант. Автоматчики находились почти всегда в распоряжении командира батальона. Он же повторял каждый день: "Надо быть там, где враг меньше всего нас ожидает. Подойти как можно ближе и первым открыть огонь. Кто опередил, тот и хозяин положения".

Рота автоматчиков в бою идет впереди. В условиях города или деревни именно она очищает дома, подвалы, недоступные места. Там, где бессильны артиллерия и танки, туда перебрасываются автоматчики. Рота везде открывает путь пехоте.

Но как ни настраивай себя, жизнь не всегда оборачивается тебе нужным боком. С южных фронтов доходили сообщения одно тревожнее другого. Враг взял Харьков, Севастополь... А здесь, на полосе Калининского и Западного фронтов, части двух армий и одного кавалерийского корпуса только что выходили из окружения. 41-я и 22-я армии в районе города Белого с большим трудом остановили наступление частей немецкой 9-й армии и не смогли присоединиться с нашей 39-й. Эти сообщения Федор старался принимать спокойно. Он рассуждал по-своему: "В прошлом году выдержали, обойдется и ныне". Даже когда в сводках одни за другим замелькали Воронеж, Старый Оскол, Луганск, Ростов-на-Дону, Клетская, Сальск, Краснодар, у Федора была уверенность в том, что немца можно остановить и отбросить. И ему казалось, что все настроены именно так: у бойцов веселья, смеха было больше, чем ругани и уныния...

Всему бывает конец. После очередного формирования и учебной подготовки 375-я стрелковая дивизия тронулась с насиженных мест. По пути на фронт остановились на перевале. Охлопкова вызвали к парторгу батальона. Он знал, зачем его вызывают - в тот день он вступал в партию.

Федор, волнуясь, отвечал на вопросы, как его учил парторг.

Председатель комиссии, пожилой капитан, что-то спросил у комиссара батальона, затем обратился к вступающему в партию:

- Товарищ Охлопков, в боях ты участвуешь больше, чем полгода. Скажи-ка, веришь ли ты в победу?

- Верю!

- Ведь твой родной край отсюда очень далек же, а?

- Нет, товарищ капитан, моя Якутия здесь и здесь я вместе со всеми защищаю ее честь!

Председатель еле заметно улыбнулся и еще спросил:

- Если тебя примут в партию, то что ты считал бы своей первой обязанностью?

- После воинской присяги я даю свою вторую клят ву. Как коммунист, я должен быть лучшим бойцом и пока бьется мое сердце, буду беспощадно бить врага.

Ответами Федора больше всех остался доволен парторг батальона. Он первым и поздравил Федора с вступлением в партию.

Прошло еще два, полных забот, дня перед тем, как была объявлена боевая тр.евога. Вечером перед строем всего личного состава дивизии подполковник Ратников зачитал приказ Верховного Главнокомандующего за номером 227. Приказ этот оставил в душе Федора тяжелый осадок - обиду за армию и недовольство собой. А на то, что теперь ему - командиру отделения давалось право расстреливать на месте того, кто не поднимется в атаку или побежит назад, Федор как-то даже не обратил внимания.