Сержант Каро

Валя рванулась к нему или он к ней? На какой-то миг пронеслось в сознании, что он парит высоко, высоко. Разум был бессилен сдержать уже давно запруженную лавину чувств. Разум отступил.

Она сидела, обняв колени. Ваан поднял ее.

— Ну? — заглянул он ей в глаза.

Валя беззвучно поцеловала его. Нежно и осторожно, почти благоговейно, как целуют святой крест.

8

А рота шагала вперед. Карпаты утешали их тоску по родине. Эти горы, покрытые лесами и ущельями, не так высоки, как армянские, но и они красивы!

Реки не так глубоки, а певучи. Полноводнее армянских, хотя так же бурны и шумливы.

Глаза словно умиротворены горами, тоска чуть приглушена…

В первый же день исчезновения Варужана командир снарядил группу разведчиков на его поиски. Ребята вернулись понурые. Осталось тайной, что узнал от них командир, хотя все поняли, что Варужана в живых нет. Командир, как видно, щадил Марину, негласную невесту армянской роты.

— Сурен, что красивее — Армения или Карпаты?

— Армения, отвечает парень, — горы там строже и величественней.

— А родина Варужана?

— Самое красивое место в Армении.

— Спасибо, — говорит Марина.

И ни слова больше. В Карпатах колокольчиков не счесть, на груди у девушки каждый день — пара свежих. А желтая дорожная пыль оседает на лицах, шеях и ненавистных вражеских мундирах. Шагают молча, в ногу. Размеренный шаг снимает усталость.

Глаза Вали прикованы к Ваану. Сквозь ряды, поверх голов, ее ищущий взгляд находит его. Марина берет Валю под руку.

— Сестрица, ты немцев знаешь, ведь так?

— Знаю, а что? — встрепенулась она.

— Скажи правду: они станут мучить Варужана?

Валя смотрит в ее молящие глаза. Правду сказать нельзя, да и не нужно: зачем разбивать сердце? Но и солгать невозможно.

— Не верю, что твой Варужан в плену…

— Ну да! — загораются глаза Марины. — И я так думаю. Кто знает, где он сейчас?

Умолкают. Колышутся ряды, и пыль стелется и стелется за ротой. Покорно волочится вслед.

Разведчики доносят, что впереди, в горном селе, немцев нет. Дружный лай собак выкатывается под ноги. При виде колонны собаки осаживают назад, со всех ног мчатся обратно.

Село напоминает опустевший улей. Присевшие на корточки хаты в лощине будто подслеповаты — поспешно захлопываются ставни: само появление немецкой колонны — уже предвестник беды.

— Стой! — звучит команда.

— Воды бы, товарищ лейтенант, умыться да пыль стряхнуть.

— Разойдись!..

Минас подходит к запертой двери, стучится. Ни звука. Толкает — дверь открыта. Посреди комнаты, лицом к лицу, сталкивается с матерью, крепко обнимающей девочку лет семи.

— Господи помилуй, если в вас еще осталась совесть, уходите, не то ребенок помрет от страха!

— Я не немец, — говорит Минас, — я советский солдат.

Женщина меняется в лице. В глазах ее гаснет испуг и разгорается ненависть. Минас чувствует, что сейчас произойдет что-то непоправимое.

Так и не раскрыв рта, женщина с ловкостью кошки хватает со стола хлебный нож. Минас отскакивает, и нож холодным лезвием вонзается в бревно.

— Зверства врага снесу, но измены своим не прощу!

— Послушай, ты в своем уме? С чего ты взяла, что я изменник?

— Тогда зачем напялил эту форму?

— Для маскировки, сестрица, для маскировки.

Женщина недоверчиво оглядывает Минаса, а он выдергивает нож, кладет на стол и, гремя ведром, выходит на двор.

У колодца сгрудились товарищи, Минас, покачивая головой, рассказывает о случившемся.

— Не баба — сущий дьявол: чуть к праотцам не отправила. Нет, эта страна врагу, точно поперек горла станет, вот те крест!

— Минас, скажи правду, ты рукам воли не давал?

— Что я, фашист тебе какой?! Вошел, по-культурному говорю — дай ведро, воды напиться, а она чуть сама мою кровь не выпила.

Женщина вышла на крыльцо. Ребята притихли.

— Вы что, вправду партизаны?..

— Что же вы нашего друга так напугали?

Женщина не ответила, ушла в дом. А спустя полчаса появилась вновь, поклонилась, приглашая бойцов в дом.

От котелка на столе шел пар. Угощала молоком.

— Пейте, небось соскучились.

— А где ножик-то? — обжигаясь молоком, ввернул Минас.

Она смущенно достала из ящика нож с блестящим лезвием.

— Да, брат, в рубашке ты родился! Не увернись — не быть тебе живу.

Минас предложил женщине обмен на кинжал.

— Пусть со мной будет. Это нож мести, я в его силу верю, — сказал и провел ладонью по широкому лезвию.

* * *

Ваан обошел все село. Он знал, что поблизости, где-то совсем рядом находится ставка немецкого главного командования.

— Самолеты тут летают?

— Да летают иногда.

— И как — бомбят?

— Бывает…

— А начальство ездит?

— Случается.

— Частенько?

— Как когда.

Ваан рассмеялся. Старик, которого он расспрашивал, глянув на него, тоже засмеялся. Подошла круглолицая женщина. Ей было что сказать.

— С неделю назад по дороге открытая машина проехала, спереди и сзади по броневику, и мотоциклы с двух сторон. А сидел в машине большой начальник, точь-в-точь Гитлер… Ехали, наверное, на фронт.

«Выходит, где-то неподалеку, но где?» Ваан советовался с Авагяном:

— Напали на след, а найти не можем.

— Откуда крестьянам-то знать? Ведь это хранят в тайне. Не такие ж они беспечные!..