Сержант Каро

Уже в который раз поднимались в атаку немецкие цепи. На этот раз батальон в полном составе пошел в атаку. Вел их сам командир. Овраг перешли беспрепятственно. Но стоило им показаться на гребне, как прицельный огонь прижал правое крыло этой зловещей птицы к земле, скатил обратно в овраг. И уже никакая сила не могла заставить эсэсовцев покинуть надежное убежище.

— Гром и молния! — рвал и метал начальник штаба. — Они опять побежали! Трусы! Мерзавцы!.. А оберштурмфюрер, наверно, колыбельную им напевает в овраге… Негодяи!..

Ваан не спускал глаз с немцев. Разлившись бурным потоком, не останавливаясь, они с новой яростью ринулись на партизан. Он огляделся: горькая улыбка изломала его красивое лицо. Десять оставшихся в живых армянских бойцов, послушные его зову, невозмутимые и готовые к любым неожиданностям, наблюдали за приближением врага.

— Последний бой, ребята. За Родину!

Он воспрял от звуков собственного голоса. Залег за пулеметом, поправил прицел. Отныне он перестал принадлежать себе. Знал, что быть ему или не быть, жизнь и смерть разделены длительностью мгновенья. Жизнь представлялась ему уже знакомой, законченной дорогой, которая от далекой хижины Антарасара бесчисленными зигзагами, подъемами и спусками тянулась сюда — к скалистым уступам Карпат. «Эх, Ваан! Пожил, повоевал, и вот уже большая точка. Точка! Да!.. Но на этом все не кончается. У человека есть еще одна жизнь — в памяти людей. Значит, многоточие…»

Он вдруг поймал себя на мысли, что хочет себе посмертной жизни, хочет остаться в мире, человеке, природе, солнце, чтобы помнили его, помнили!..

— Очнись, командир! — окликнула Валя.

Немцы вымахнули из оврага и двинулись скопом прямо на пулемет. Пулемет прочистил горло и заговорил без запинки.

А немцы шли и шли. Пулемет не смолкал, словно читал им смертный приговор. И вторили ему автоматы.

— Залпами! — крикнул командир. — Создать завесу огня!..

Смерть Минаса потрясла ашнакца Аро. Даже грохот боя не в силах был заглушить его песню:

Нас истребить хочет фашист,
Гей, ребята!
Крепче держись!..

Взыграла, вскипела, обновилась древняя, тысячелетняя кровь. Ваану показалось, что бойцов стало больше. Песня с рыком вымахнула на поле боя, вплелась в схватку.

— Гей, ребята! Крепче держись!..

В далеком далеке водопады-самоубийцы бросаются в ущелье. В пропастях рычат разъяренные реки, и ярость их пенится на бородах богов. Проснулись старые раны, ноют от боли новых испытаний. Сама история залегла рядом с бойцом под этой скалой — и вместе вершили они Возмездие.

Немцы откатились назад. Над их позициями забился на ветру белый флаг.

— Парламентер идет, товарищ лейтенант!

— Не стрелять! — Ваан поднялся.

Эсэсовский офицер с белым флагом медленно шел к позициям партизан. Метрах в сорока он остановился, подозрительно поглядывая на брустверы безмолвствующих окопов.

— Вы понимаете по-немецки? — спросил он на русском языке.

— Понимаем, говори! — ответил Ваан.

— От имени командования полка «Бранденбург», — нараспев начал парламентер, — я уполномочен приветствовать вас по случаю сегодняшней героической обороны. От имени командования полка предлагаю вам сложить оружие, сдаться в плен и положить конец этому бессмысленному кровопролитию. От имени командования полка заверяю вас, что всем вам сохранят жизнь. Сдаваясь, вы будете иметь известные привилегии. Десять минут на размышление. Если в отпущенное вам время вы не капитулируете, ваши позиции будут стерты огнем артиллерии.

Парламентер повернулся и, с трудом удерживаясь от желания побежать, зашагал к своим. Тишина сверлила воздух.

— Ну, ребята! — Ваан смотрел каждому в глаза. — Что скажете?

— Смерть осознанная не есть смерть, смерть неосознанная — смерть, — сказал Аро. — Умрем, командир, по-человечески, на свободе… Мы же не трусы!..

— Верно! — отозвались судьбой приговоренные.

— Командир, родной мой! — Валя умоляюще смотрела на Ваана.

— И ты им поверила?! — упрекнул Ваан. — Или хочешь пройти через все унижения и быть повешенной на первом же суку?! Умрем, Валя, без угрызений совести, по-людски…

— Но я… — Валя осеклась.

Взгляд Ваана был неумолим.

«Тик-так! Тик-так! Тик-так…» — громыхали часы и сжималось время.

Пригвожденные к стрелке часов минуты совершали круг за кругом, и серебряным перезвоном отдавалось их мерное «тик-так».

Самоходные орудия выползли из-за деревьев и, нацелив стволы на осажденных, замерли.

«Тик-так! Тик-так!..» — агонизировала последняя минута.

Тишина раскололась. Ухнули орудия и обрушили на головы партизан свинец и камень.

Били прямой наводкой: знали, что ураганный огонь расплавит горстку обреченных, как щепотку соли. Под прикрытием огня самоходок пехота пошла в атаку.

— Последним залпом! Пли!..

Заглохла песня Аро — снаряды растерзали ее. А через минуту упал и он сам. Ваан остался у пулемета один. Подавать ленту было некому. Пуля или осколок — он так и не разобрал — раздробили ключицу. Орудуя одной рукой, он не прекращал огня.

К нему ползком добралась Валя. Заменила Аро.

В первую минуту Ваан не понял, кто подсобил ему.