Сержант милиции

— А!.. Это что только из тюрьмы вышел?

— Да, тому, что вышел из тюрьмы.

— Вы шутите, Владимир Ефимович. Уж от кого, от кого, а от вас-то, от партийного руководителя, лично я этого никак не ожидал. Вместо того чтобы помочь нам еще строже отбирать кадры, вы задаете такой вопрос. Да если вы хотите знать — на этом Максакове негде клейма ставить.

— Откуда вы знаете?

— Анкета!.. В ней все видно. Судим. Этого Максакова на пушечный выстрел страшно подпускать к нашему заводу. А вы мне — почему отказали? — Ломиворота петушисто поднял голову.

Кудияров сидел молча, царапая спичкой донышко свинцовой пепельницы.

Разговор продолжал Родионов:

— Товарищ Ломиворота, никто с вами не спорит: нам нужны хорошие, проверенные люди. Но поймите также и то, что... — Родионов круто повернулся и быстро направился к географической карте Советского Союза. — Вот она, Украина, вот, видите, Белоруссия, вот Крым, Кавказ, Смоленск, Ростов... Почти половина России! Видите!..

— Вижу, но не понимаю, к чему все это, Владимир Ефимович...

— А к тому, что половина России, вся Украина, вся Белоруссия были оккупированы. Вы только подумайте, что будет, если мы станем гнать в шею тех, кто в возрасте десяти — двенадцати лет был в оккупации! Кто по молодости совершил однажды преступление и должен за это всю жизнь нести на горбу крест позора... Вы об этом подумали? Ведь вы же член партии. Вы сами когда-то были молодым и знаете, что может случиться порой в молодости... — Родионов отошел от карты и приблизился к столу. — Вот войдите сами в положение Максакова, которому вы отказали в работе. Он только что вышел из заключения. Чтобы жить, ему нужна работа. Он обратился на один завод — ему отказали, обратился на другой — тоже отказали, дали по шее и на третьем, и на четвертом от ворот поворот... А время идет. Хорошо, что у него есть родные, которые с горем пополам еще мирятся с его иждивенчеством. А если нет таких родственников? Что тогда делать человеку? Идти воровать?

— Честный человек найдет себе выход, — откашлявшись, ответил Ломиворота.

— Но ведь честный человек найдет себе выход, если люди поставят его на честный путь. Если ему дадут работу! Но если люди бьют его по зубам да вдогонку еще приговаривают, то о каком выходе вы говорите?

Такой поворот для заместителя начальника отдела кадров был неожиданным. Некоторое время он не мог собраться с мыслями. Но лазейка нашлась и из этого затруднительного положения. Это был избитый ход припертого к стене неправого человека: если его уличали в недобропорядочности — он тут же начинал обижаться, прибедняться, становиться в позу незаслуженно оскорбленного.

— Значит, товарищ Родионов, по-вашему, выходит — Ломиворота нечестный человек? А нечестному не место в кадрах?..

— Бросьте прикидываться... Мы говорим как коммунист с коммунистом. Говорим о деле. Я вас спрашиваю об одном: что бы вы сделали на месте Максакова, если бы вас, как и его, нигде не брали на работу?

Ломиворота искал новый ход, чтобы выйти из тупика, в который его упорно загонял Родионов.

Дискуссия эта наконец вывела из себя Кудиярова. Его и без того экспансивная натура после хитрых уловок Ломивороты точно получила новый электрический заряд. Кусая губы, он ждал удобного момента, чтобы вступить в разговор.

— Так отвечайте же, отвечайте!.. — раздраженно бросил он.

Ломиворота и на этот раз старался вывернуться. Осенившая его мысль сверкнула холодными острыми огоньками в маленьких глазках. Он даже приободрился:

— Хорошо, Николай Васильевич, сознаю свою вину, что не проявлял должного индивидуального подхода к новым кадрам. В чем грешны, в том уж грешны, не взыщите. Только от вас нужно небольшое распоряженьице.

— Это какое такое «распоряженьице»? — спросил Кудияров, продолжая кусать нижнюю губу.

— Распоряжение о том, что мы имеем право принимать на свой завод лиц, некогда проживавших на оккупированной территории, а также лиц, находившихся в плену, в оккупации, в окружении. А также и тех, у которых родители были репрессированы по пятьдесят восьмой статье и в свое время отбыли срок наказания... — Эту длинную фразу Ломиворота не произнес, а почти пропел. — Вы мне бумажку, бумажку дайте! Если будет такое распоряженьице, то наше дело маленькое, мы кадровики: оформим приказом — и к вам на подпись.

Директор встал. Втянул в плечи голову так, словно хотел сообщить что-то очень важное, секретное. Голос его прозвучал таинственно и вкрадчиво:

— А вам разве директор завода давал письменное распоряжение о том, чтобы упомянутых вами лиц не принимать на завод? — На слове «письменное» он сделал ударение.

Ломиворота замялся:

— Письменного не было, но...

— Что «но»?

— Но ведь установка...

Кудияров чиркнул спичкой о коробок так, что горящая головка серы далеко отлетела в сторону и впилась в зеленое сукно стола и тут же запеклась коричневым сгустком. Взгляды всех троих скрестились на этом запекшемся сгустке величиной с булавочную головку.

— Вы хотите письменное распоряжение директора, чтобы принимать упомянутых вами лиц?

— Да, иначе мы не можем, мы кадровики. — Лицо Ломивороты выражало детскую наивность.