Сержант милиции

— Князь!.. Я прошу тебя... Ты слышишь, прошу! Не делай этого. Ты видишь, кто перед тобой? — Толик смотрел на Князя и видел два одинаковых лица. В глазах его двоилось. На каждом из лиц в нервном тике дергалась раздвоенная шрамом щека.

— Будь спокоен. Мое слово — олово. Сказано — сделано! Раз я обещал Алеше, значит, крышка. Бери Алешин чемодан, и поехали.

Толик взял у гардеробщицы деревянный чемоданчик с висячим замком, и все четверо, поддерживая друг друга, пьяной походкой направились к выходу.

Не плачь, мой друг, что розы вянут,

Они обратно расцветут.

А плачь, что годы молодые

Обратно путь свой не вернут...

Пьяный голос Серого звучал гнусаво, с надрывом.

Вино, музыка, огни, громадные дома, потоки машин — все смешалось и завертело Северцева. Ему казалось, что он не идет, а плывет мимо чего-то разноцветного и ослепительно сверкающего. Вдруг на какое-то мгновение вспомнилось детское «кино», которое Алексею привезла из города мать, когда ему было десять лет. По очереди всем классом рассматривали они тогда эту диковинную игрушку, которая со стороны казалась обыкновенной трубочкой из картона со стеклянными донышками с обеих сторон. Сколько ни крутили они эту трубочку с разноцветными, радужно переливающимися кристалликами, всякий раз сочетание цветов казалось все новым и новым.

Как шли к остановке такси, как садились в машину, зачем и куда ехали — сознавалось смутно.

Позже, когда Северцев силился вспомнить свою первую ночь в Москве, на память ему назойливо приходили лишь одни огни. Огни слева, огни справа, впереди, в небе... Те, что были впереди, стремительно неслись навстречу, потом, поравнявшись с машиной, в одно мгновение проваливались куда-то назад. Дальние огни проплывали медленней.

Пытался вспомнить Северцев поведение и разговор своих новых «друзей» после того, как вышли из ресторана, но, кроме жалобного, с надрывом мотива какой-то полублатной песенки, которую пел Серый, да учащенного нервного тика правой щеки Князя, ничего не приходило в голову.

Из такси все четверо высадились на пустынной улице окраины Москвы, рассчитались с шофером и свернули по тропинке в рощу. Где-то неподалеку, так же как по вечерам в деревне, за огородами, тоскливо квакали лягушки. Из-за облаков выплыла луна.

Чемодан Северцева нес Толик. Он шел последним. Шел с трудом. Последний телефонный звонок не давал ему покоя. «Нет, я к тебе еще приду! Я с тобой встречусь! Я заставлю тебя сказать правду! Токари нужны, товарищ Ломиворота! Я за себя постою!..»

Князь и Серый, поддерживая Алексея под руки, вошли в березовую рощу.

Метров пятьдесят шли молча, потом Алексей, споткнувшись в темноте о какую-то корягу, остановился и огляделся:

— Куда мы попали? Это же лес дремучий.

— Пустяки, осталось еще две минуты ходу, — сказал Князь.

Вдруг Алексей почувствовал, как рука Серого бесцеремонно шарит в его левом брючном кармане. Почудилось недоброе, под сердцем защемило.

Стиснув щуплую и тонкую кисть Серого, он остановился:

— Что вы лазите по карманам? Дальше я не пойду.

В следующую секунду цепкие руки Серого, который шел сзади, замкнулись на груди Алексея. Инстинктивно Алексей сделал шаг вперед, потом совсем неожиданно для Серого быстро присел и одним рывком отшвырнул его метра на три в сторону.

«Бежать», — мелькнуло в голове Алексея, но не успел он сделать и двух шагов, как Князь со всего плеча ударил его по голове чем-то тяжелым.

Северцев упал.

— За что?.. — простонал он.

— Лежи, с-сука! — угрожающе прошипел Князь и, навалившись всем телом, принялся душить его.

Собрав последние силы, Алексей попробовал вырваться, но в ответ посыпались тупые, глухие удары.

— Не бейте, возьмите все... Оставьте документы, — прохрипел Алексей, когда Князь чуть ослабил руку на горле.

— Замри, подлюга! — Князь крепче сжал горло Алексея и снова принялся наносить удары.

Толик стоял метрах в десяти в стороне и, обняв березу, чувствовал, как по щекам его текут теплые слезы: «За что они его?! За что?! Не дам!..» И он рванулся вперед, в темноту, туда, где на распятых руках Алексея сидели Князь и Серый.

Толик сделал несколько шагов и рухнул на землю. В голове все поплыло, закружилось... Звуки, доносившиеся до его слуха, потеряли смысл.

А Князь и Серый, с каждой минутой все более и более стервенея, с каким-то садизмом продолжали избивать Северцева.

Алексей перестал ощущать боль. Удары казались далекими, будто обрушивались они не на его голову, а на что-то чужое, постороннее. Он задыхался. По расслабленному телу поплыла приятная теплота, голову заволакивало. Вдруг перед глазами встала мать. Утирая платком слезы, она спешила за вагоном. «Сынок, береги себя...» — отчетливо слышал он ее слова. Алексей хотел сказать ей что-то хорошее, но оказалось, что за вагоном не мать бежит, а катится упавшее с неба солнце. Разрастаясь в громадный шар и пылая нестерпимым зноем, оно катилось прямо на Алексея.

Северцев потерял сознание.

9