Съешь меня

К примеру, сейчас полночь, и я надумала искупаться в огромной кухонной мойке. В раковине купают только младенцев. Ну, вот и я как маленькая. Заткнула пробкой, наполнила до половины теплой водой. Через край не перельется. Вскарабкалась на разделочный стол. Голая встала на краю мойки. Железная штора опущена. Жаль. Такое необыкновенное представление, и ни единого зрителя. Села на гладкое дно из нержавейки. Ни капли не пролилось. До чего же я люблю точность! Математик из меня никакой, и наливала я на глазок, но не ошиблась, и это радует. Съежилась, подобрала колени, обхватила их руками, иначе говоря, приняла позу ворона. Работая поварихой в цирке, я разминалась вместе с артистами. Они занимались чем-то вроде йоги, упражнялись в растяжках, поддержках. Мои нетренированные руки-ноги скрипели и дрожали от напряжения, но я все равно не отчаивалась, и никто надо мной не смеялся. Все мы так или иначе сбились с пути, стали изгоями и потому никогда не осуждали друг друга. Как могли, уживались с себе подобными — другого выхода у нас не было. Цирк — государство в государстве; законы и условности внешнего мира нас не касались. Кому какое дело, родила ты в четырнадцать или в сорок восемь. Осталась старой девой или у тебя три мужа. Разрываешься между билетной кассой и плитой, кормя кучу племянников мал мала меньше, или чистишь лошадей и выгуливаешь собак. Цирковые животные невероятно умны. Здесь дрессируют любых и не считают, что выступление тигра заведомо эффектней номера с котом. При этом не забывают, что в каждом, сколько ни дрессируй, сидит дикий зверь. Люди и сами дичают, полагая, что именно так справятся с самой свирепой зверюгой. В цирке не говорят. Орут. Обходятся без глаголов и прилагательных. В ходу существительные — имена, прозвища. И конечно же междометия. Але-оп! Ну-ка! Браво! За полчаса до выхода на арену все застывают наготове, словно детали единого механизма, идеальные инструменты, такие же, как брусья, шесты, тросы, гимнастические снаряды. Звери тоже замерли, глаза в глаза с дрессировщиками. Мужчина и собака, девушка и козленок, женщина и змея словно гипнотизируют друг друга. Тепла между ними нет, но и холода тоже. Нет времени полюбить, вместо чувств — постоянный физический контакт. Чья-то рука у тебя на плече, на спине, на локте. Колено уперлось в бедро. Затылок — в живот. Стопа — в пах. Артисты сплелись, стали иллюстрацией к камасутре, напрочь лишенной чувственности. Кожа — только основание. Основа. Плоская. И одновременно объемная. Она сама по себе, и она срослась с тем, что скрывает. Кожа — поверхность, и она же — вместилище, оболочка, она — одинаковая и вместе с тем совсем разная. Кожа ноги, кожа шеи, кожа лица, груди, промежности. Мне казалось, я знаю свою кожу досконально, но в один прекрасный день ладонь легла мне на шею, неожиданно, точнее говоря, непредвиденно, и стало ясно, что все открытия впереди. Это случилось раньше, чем я попала в цирк, впрочем, долго рассказывать, расскажу как-нибудь потом, а пока вернусь к человеческой коже, которая, будто дикий зверь, постепенно сживается с нами, привыкает и приручается.

Первую неделю работы в цирке прикосновения подзаряжали меня. Мы обменивались теплом, передавали его друг другу, согревали и согревались. Хозяин цирка — мы так и называли его «хозяин», — желая получше объяснить, что от меня требуется, положил мне руки на плечи и пристально посмотрел в глаза. Я подумала: переигрывает. К чему такая патетика? Речь всего-навсего о калориях: поменьше картошки и риса, побольше мяса и салатов, причем без специй. Но потом я оценила его молчаливое напутствие. Здесь каждое внушение воспринимали не на слух, а всем существом, накрепко, навсегда. Я взяла склянку с кайенским перцем и непременно переперчила бы ужин, его бы выкинули, а следом и меня, — но тяжелая рука на плече меня удержала. Я не хотела оказаться на улице. Я тогда осталась без дома, без денег, вообще без всего. Лишись я места в цирке, город мигом расправился бы со мной, перемолол, проглотил, ведь от меня отвернулись все — и друзья и родные. Пропади я пропадом, потеряй образ и подобие, умри, никто бы и не почесался. Но я прошла по канату — выжила. Что мне помогло? Что заменило лонжу? Большинство работает с поддержкой, кроме гениев воздуха, прирожденных акробатов. Хотя без лонжи подчас обходится и добросовестный труженик, день за днем оттачивающий мастерство. Выходит, я труженик выживания? Похоже на то. Вот мое главное достоинство, можно сказать, талант.