Съешьте сердце кита

— Не ной! Мне, думаешь, сладко? А только мне кажется, есть один путь: вот придем на базу и расскажем все начальнику. В парторганизацию пойдем! В горком! — возбужденно проговорил Борис, чувствуя, как с каждой минутой укрепляется в нем решимость бороться с Остюковым какими угодно средствами, не уступать ему, не сдаваться. — Хватит, о нем статьи писали! Пусть теперь ему статью припишут, Колдуну этому…

Паня рассудил по-другому:

— Он теперь месяц на базу не заявится. Рацион на борту есть, задание получено идти в Черное море, к берегам Кавказа…

— Только и его времени, что месяц. Перетянем на нашу сторону Половиченко, Мацневича — они хлопцы хорошие, — и ничего Колдуну с нами не сделать. Самовольничать ему не дадим. А рано или поздно мы его выведем на чистую воду.

В тумане послышались плеск весел и сдержанный говор гребцов.

— Эй, на сейнере, — позвал с баркаса боцман. — Держи осетра!

Но на сейнере осетра не подхватили, и он шлепнулся в море.

3

Борис еле открыл дверь кубрика. Ее прижимало ветром, она разбухла от воды, литыми глыбами обрушивавшейся на «Креветку».

Борис задохнулся — ветром забило рот, выжало из глаз слезы. Берет — «Жалко, новый был берет!» — сорвало с головы и унесло в море.

Несколько минут он стоял в проходе, судорожно сжав пальцами поручни. «Креветка» то и дело опрокидывалась в провалы между волнами, черпала бортами воду. Вода в шпигатах хрипела, и казалось, что сейнер захлебывается.

Шторм нагрянул, может, и не такой уж страшный, ко «Креветка» шла с трюмом, доверху наполненным ставридой. К тому же сейнер был не новейшей конструкции, когда-то сработали его из дуба, а не из сосны, и осадку он имел низкую: даже при малом волнении захлестывало.

Перед глазами Бориса мельтешила размочаленная швабра. Поднимаемая волной, она то распластывалась на ней вровень с бортом, то приставала к оголенной обшивке, будто приклеенная. У швабры был толстенный держак, сделанный из обломка багра, и удержать ее в руках стоило немалых усилий. Мякенькому когда-то попало от Остюкова за то, что он не удосужился малость обтесать деревяшку, когда привязывал к ней пеньковые шкертики. Мякенький не внял словам капитана-бригадира, и по общей лености швабра так и осталась неуклюжей, к работе малопригодной.

«Надо бы ее втащить на палубу, а то вечно болтается за бортом, — вяло подумал Борис и взялся за держак, привязанный к поручням, но толстый мокрый держак выскользнул из пальцев. — Заходим в порт обвешанные разным хламом. Людей стыдно».

Он еще раз попытался ухватить держак. Но когда резвая волна накрыла его с головой, он отскочил от борта.

Около трюма боцман с Тищуком откачивали помпой воду. У обоих были растерянные лица. Оба были мокры, по извилинам зеленых, твердых, как жесть, роб текли ручьи.

— Откуда вы ее качаете? — озадаченно спросил Борис.

— Откуда! Из трюма! Не видишь, что ли? — сердито ответил боцман и, на мгновение выпустив ручку помпы, вытер лоб.

Борис присвистнул.

— Не свисти! — строго сказал боцман.— На море не положено свистеть. Накличешь беду, свистун!

Борис поежился от пронизывающего ветра и нехотя отозвался:

— Ох, боцман… Ты как бабка столетняя… в приметы веришь.

Тищук переглянулся с Борисом. Как и предвидел Паня, сейнер уже долгонько не появлялся на базе. Рыбу сдавали где придется. Остюков помалкивал, но про себя что-то таил. Бориса он вообще не замечал, будто его и не было на сейнере. Торговлей больше не занимались.

— Что-то не убывает вода, боцман. А?.. — сказал Паня. — Течь, я думаю, появилась, а?..

— Какая течь? Типун тебе на язык! Говорю: плохо трюм задраили, волной плеснуло… — Боцман вздохнул. — Поменьше бы свистунов было…

Прошел час, может, два… Надвигались сумерки. Проступила первая звезда, изредка нырявшая в мутные, гонимые к берегу облака. И волны гнало ветром к берегу. И «Креветку». Берег был близко, совсем близко. Миль, может, пять. Или десять. А может, там, в рубке, напутали с курсом, и судно рыскало теперь наугад.

— Прибывает вода, — снова сказал Паня. Боцман промолчал.

— Рыбу надо выбросить, — угрюмо сказал Борис. — Да поживее бы. Ее тонн восемнадцать.

Борис почувствовал, что сзади кто-то стоит. Он обернулся и в упор встретился с узкими за стеклышками очков глазами Остюкова. Тот стоял под гакабортным фонарем.

— Ты чего тут паникуешь? — нахмурился он, и «родничок» на переносице дрогнул, запульсировал. — Никакой такой течи! Качайте подюжей! Вот он, берег. А за рыбу я в ответе, и нечего тут агитацию разводить. А то разбогател! Выбросить! Государственное добро выбросить! За это, знаешь…

Борис пожал плечами и решил сходить отдохнуть перед вахтой. Может, страшного-то и нет ничего. Колдун хотя и малоопытный капитан, зато рыбак завзятый, всю жизнь на воде. Должен соображать.

В кубрике надсадно гудела печка, и по темным углам растеклось смрадное, угарное тепло. Топили печку жидким топливом, распыляемым форсункой. И обычно поблизости, на полу, выстланном линолеумом, блестела соляра. Форсунка брызгала и плевалась. А внутри, в раскаленном чреве печки, грохотал и безумствовал огонь.