Съешьте сердце кита

С места в карьер Нил и Роберт Николаевич затеяли сложный спор о нашумевшем романе. Генка тоже читал этот роман, но до спора еще не дорос: жидковато было с аргументами, да и позиция не определилась.

Его занимало другое: приросшие крошечными домиками к мергелям рачки-балянусы, и подвижные пателлы, прикрытые сверху миниатюрными щитками, и выброшенные прибоем пористые губки. Генка даже наткнулся в песке на рака-отшельника диогена, самочинно оккупировавшего раковину какого-то моллюска: вход в свое жилище он грозно защищал крепкой левой клешней, более развитой, чем правая.

— Это диоген? — усмехнулся Роберт Николаевич. — Что ж, ему в его «бочке» только фонаря не хватает. Тоже философ — в масштабах своей раковины.

— Все мы философы в известных пределах, — глубокомысленно заключил Нил.

Погибающий от жажды Генка стал на четвереньки и принялся осторожно хлебать морской рассол.

— Исключая меня, — сказал он, вытирая рукавом губы.

— Исключая тебя, — согласился Нил. — Мышление у тебя узко практическое. Ты не философ. Ты Бомбар. Аллен Бомбар. Ты скоро научишься глотать сырую рыбу, причем не разжевывая.

Генка даже не усмехнулся.

— Хотел бы я быть Бомбаром, — сказал он задумчиво. — А морскую воду пить можно. Сначала покажется горьковатой, но зато потом полное утоление жажды.

В бухточке, окруженной выходами крепких древних пород, Генка оживился и вполголоса затянул песенку об отважном капитане. Зеленоватые валы с грохотом накатывали на берег, в них, как в стеклянных игрушках, которыми торгуют местные кустари, вздымались дыбом космы водорослей и сразу же опадали. Вода выглядела прозрачной. Но вот Генка приумолк: он заметил невдалеке от облюбованного им грота девчонок в пестрых купальных костюмах. Девчонки походили на нимф-нереид, вынырнувших из глубин морских, чтобы погреться на солнышке и подразнить мраморных крабов.

— Отойдем подальше, — насупился он. — А то вон эти… все равно помешают…

— Почему? — благодушно спросил Нил. — С этими девчурками даже интересней.

Генка недовольно отвернулся. Вечно этот Нил…

Да, он был благороден, как Дон-Кихот, бескорыстен, как Дон-Кихот, и нескладен, как Дон-Кихот. И, как Дон-Кихот, он был наивен. Мог бы, кажется, уразуметь, что для Генки охота — священнодействие, она не терпит постороннего глаза. Либо охота, либо флирт… Кстати сказать, если для Нила девчонки вписывались в окружающий пейзаж, как пастушки в картине художника восемнадцатого века, если для Нила природа без этих модернизированных «пастушек» в полосатых купальниках выглядела бедной, то, на взгляд Генки, визгливые девчонки только вносили диссонанс в гармонию простирающихся перед ними стихий.

Деликатный Нил впадал иногда в душевную близорукость. Наметанным глазом человека, привыкшего разбираться в людях, Роберт Николаевич с сожалением это отметил. Он полностью разделял точку зрения Генки. Он сказал:

— Генка, разумеется, прав. Вон там, на той стороне бухты, есть более подходящее местечко. Там и поохотимся.

Генка и Роберт Николаевич разделись и одновременно вошли в воду. Они поплыли туда, где заросли цистозиры ослабевали и уже можно было заметить кое-где хрупкие рожки водоросли кодиум и похожую на листья салата съедобную ульву.

В подсвеченной жиденьким солнцем голубовато-белесой воде вспыхивали, как противорадарные блестки, морские караси — ласкири.

Впрочем, Роберта Николаевича интересовала сейчас не рыба. Он завороженно следил за головокружительными экзерсисами Генки. Они отмечались бурей серебристых пузырьков, вскипавших под хищно рифлеными плоскостями ласт — барракуд. Генка плавал артистически. Уступая рыбе в стремительности, он превосходил ее в маневре. Он плыл в толще воды лицом кверху, опускался на дно, ложился, еле шевеля ластами, в колючие перины дазии и цистозиры, повисал на краю пропастей, затем медленно сваливался туда, в индиговые омуты, в обиталища горбылей и скатов-хвостоколов.

Роберт Николаевич усердно повторял Генкины пируэты — увы, ему недоставало изворотливости, сноровки, он чаще выскакивал на поверхность, чтобы передохнуть.

Роберт Николаевич остро позавидовал мальчишке. Ему захотелось стать достойным спутником в Генкиных подводных заплывах. Роберт Николаевич был легок, подвижен и плавал в общем недурно, — он мог надеяться, что не подкачает. Конечно, охотник он никудышный. В кота он попал просто потому, что, взнузданный Генкиным гарпун-линем, тот был почти недвижим. Ну что ж, он ведь только начинает. А мальчишку он все-таки выручил…

Их знакомство отлично началось. В мыслях Роберт Николаевич уже видел, как он дарит Генке книжку с автографом. Что-то такое нужно придумать пооригинальнее, какой-то афоризм, чтобы мальчишка гордился его автографом не меньше, чем…

Он не додумал заманчивой ситуации в подробностях: сонный и медлительный, впереди показался горбыль.

Роберт Николаевич поднырнул снизу, чтобы не пугать рыбу. Как правило, неприятностей она ждет чаще сверху (так объясняют знающие люди). Еле-еле пошевеливая плавниками, флегматичный, безобразно вспученный горбыль тоже пошел вниз. Должно быть, что-то его насторожило.