Сесиль. Амори. Фернанда

Доводы были настолько резонные, что маркиза не могла с ними не согласиться, но согласилась со вздохом. Она родилась в роскоши и привыкла жить в роскоши, рассчитывая и умереть так, а потому все излишества казались ей абсолютно необходимыми.

Но дело еще больше осложнилось, когда баронесса вручила маркизе белье, которое только что изготовили по ее заказу; не будучи вовсе грубым, оно, тем не менее, выглядело достаточно грубым по сравнению с привычным ей венгерским полотном или батистом: сорочки просто приводили маркизу в отчаяние, и она заявила, что никогда не станет носить такое белье, пригодное лишь для деревенщин.

— Увы, матушка! — с грустью объясняла баронесса. — Это будет счастье, если в течение недели нам удастся заставить окружающих верить, что мы принадлежим к тому самому классу, который вы так презираете и который ныне всемогущ.

— Но долго это не продлится! — воскликнула маркиза. — Надеюсь, что нет!

— Я тоже, матушка, надеюсь, но пока это так, и если вы пожелаете, до нашего отъезда я стану носить предназначенное вам белье, чтобы сделать его не столь грубым.

Предложение баронессы тронуло маркизу, ведь сердце у нее было прекрасное, и она на все согласилась: было решено, что ко всем прочим жертвам, на которые ей пришлось пойти, добавится еще и эта последняя, по ее словам самая для нее тяжелая.

Тем временем прибыли арендатор, его мать и жена; баронесса встретила их как своих спасителей, а маркиза — давая понять, что готова оказать им честь быть обязанной своим спасением.

Кроме платьев, которые были на них, они привезли самые лучшие свои наряды — праздничную одежду, предназначавшуюся баронессе и маркизе.

К счастью, размеры оказались почти подходящими. Вечером того же дня, когда они прибыли, решено было примерить костюмы, для чего забаррикадировали двери и заперли ставни.

Баронесса сразу же примирилась с относительными неудобствами новых своих одеяний, зато маркиза не переставала жаловаться: чепец не держался на голове, сабо причиняли боль ногам и карманы оказались не на месте.

Баронесса посоветовала ей поносить новую одежду до самого отъезда, чтобы привыкнуть к ней. Однако маркиза заявила, что скорее умрет, нежели станет носить подобное тряпье хотя бы часом больше того, что требует жестокая необходимость.

Отъезд был назначен на послезавтра.

За оставшееся время Катрин Пайо сшила для маленькой Сесиль нужный костюм; в новой одежде девочка выглядела очаровательной, и она была в восторге: в детстве любая перемена кажется счастливой.

Накануне отъезда Пьеру Дюрану пришлось поставить визу на пропуск. Все прошло гораздо лучше, чем ожидали: он приехал с матерью, женой, повозкой и лошадью и вот теперь, спустя пять дней, уезжает назад с матерью, женой, повозкой и лошадью: что тут возразишь? Конечно, они подумывали добавить и девочку к уже вписанным лицам, но опасались, как бы у муниципальных служащих не возникли подозрения, и после зрелого размышления решили даже не упоминать о ней.

На другой день в пять часов утра маленькая повозка, уже запряженная, стояла во дворе особняка. Маркиза, привыкшая отправляться в постель в два часа ночи и вставать не раньше полудня, предпочла вовсе не ложиться; баронесса же всю ночь зашивала золото в свой корсет и бриллианты в подшивку платья малышки Сесиль.

В пять часов баронесса вошла к матери и застала ее готовой; правда, надев крестьянское платье, та оставила в ушах бриллиантовые серьги и на пальце великолепный изумруд: можно было подумать, что она собралась на некий костюмированный бал и сделала все возможное, чтобы каждому стало ясно — это не более чем маскарад.

После недолгого спора баронесса добилась, чтобы мать сняла и серьги и кольцо, однако столь несложная операция не обошлась без горестных вздохов маркизы.

Но настоящая борьба развернулась в ее душе, когда пришло время садиться в повозку: маркиза еще не видела экипажа, предназначенного для отъезда ее из Франции, и надеялась на какую-нибудь роскошную наемную карету или, в крайнем случае, на фиакр. Вид повозки буквально сразил ее. Однако чрезвычайные обстоятельства влекут за собой соответствующие решения, маркиза сделала над собой последнее немыслимое усилие и села в повозку.

Баронесса молча плакала, покидая особняк, где она была так счастлива, и расставаясь с верно служившими ей людьми и славными крестьянками, проявившими столь самоотверженную преданность.

Что же касается малышки Сесиль, то она непрестанно повторяла:

— А где же папа, почему он не едет вместе с нами?

До заставы Сен-Дени все шло хорошо, но далее случились описанные нами события, которые, вместо того чтобы обернуться худшими бедами, как казалось вначале, неожиданно закончились счастливо для эмигрирующей семьи.