Сесиль. Амори. Фернанда

Но то, что говорил себе Анри, чтобы укрепиться в своем решении, твердила и Сесиль, содрогаясь при этом. Вот почему вначале была отвергнута злосчастная идея путешествия на Антильские острова, к которой, за неимением лучшего, пришлось-таки обратиться вновь. Анри не сомневался, что если ему удастся собрать кое-какой товар, пускай даже самый непритязательный, то по прибытии на Гваделупу дядюшка встретит его с распростертыми объятиями, удвоив или даже утроив его груз. А так как дядя — миллионер, самое малое, что он сделает для племянника, — даст ему возможность заработать от ста пятидесяти до двухсот тысяч франков; получив эту прибыль, Анри либо отважится на новое путешествие, либо, смирившись с такого рода золотой серединой, женится на Сесиль и удалится вместе с ней и маркизой в какой-нибудь укромный уголок земли, где ему не останется ничего другого, как наслаждаться счастьем в ожидании некоего поворота событий или перемен в высших политических сферах, которые позволили бы надеяться на светлое, кипучее будущее; ну а если таких изменений не случится, Анри, глядя на Сесиль и вопрошая собственное сердце, чувствовал, что у него хватит любви для тихой жизни и потаенного счастья.

Остановившись на этом решении, они назначили отъезд на ноябрь; перед разлукой молодые люди приберегли для себя еще три месяца; в возрасте Сесиль и Анри три месяца — это все равно, что три столетия. Принимая решение, оба тяжело страдали, однако, назначив срок, они утешились, словно забыв, что когда-нибудь придет конец отпущенному сроку, словно эти три месяца вмещали целую человеческую жизнь.

Между тем время до отъезда, казавшегося столь далеким в первый месяц, побежало быстрее, как только пошел второй, а уж когда наступил третий, у него, казалось, выросли крылья.

По мере приближения минуты расставания молодых людей снова охватила тоска; будущее, которое они усилиями воли рисовали себе блестящим и надежным, снова показалось им зыбким, как волны, которым оно вручалось, и мрачным, как бури, от которых оно зависело. Время от времени, преодолевая вздохи и слезы, вдруг прорывался какой-нибудь радужный план, связанный с возвращением, но с такой робостью, словно они страшились, как бы Бог не наказал их за излишнюю доверчивость.

Что же касается маркизы, то ее беззаботный характер не претерпел никаких изменений, и жизнь, связанная с постелью, повседневным туалетом и чтением, ничем не омрачалась, как будто покоилась на более прочных основах. Любовь молодых людей протекала у нее на глазах, непорочная и чистая, но не благодаря строгому бабушкиному надзору, а по их собственному врожденному целомудрию. К счастью, Анри слишком любил Сесиль, к счастью, оба они были слишком уверены в незыблемости воли, присущей обоим, и потому не нуждались ни в чьем присмотре, довольствуясь своим ангелом-хранителем.

Близились последние дни третьего месяца. Анри рассчитывал взойти на судно в Плимуте; в Париже он истратил немногие имевшиеся в его распоряжении деньги и лишь в Англии с помощью родных и друзей надеялся достать сумму, необходимую для закупки мелкого товара.

Для возвышенных умов и благородных душ нет ничего печальнее на свете, чем сознавать, что их судьба полностью зависит от чуть большего или меньшего количества денег. Десятой доли прежних доходов, которыми когда-то располагали семьи двух детей, ныне вполне хватило бы, чтобы сделать их поистине счастливыми. Каждую минуту, стоило им бросить взгляд на улицу, они видели какого-нибудь идиота или интригана, лениво развалившегося на подушках роскошного экипажа, и говорили себе, что они, люди утонченной души, высокого ума, благородного происхождения, были бы счастливы иметь доход, равный тем средствам, какие этот человек тратит в год на содержание экипажа, в каком он разъезжает, демонстрируя свою бесталанность и наглость. От этой ничтожной суммы, которой у них не было и которую он тратил без малейшего сожаления, зависело их будущее. И чтобы получить такую сумму, им — несчастным, любящим, истерзанным сердцам — предстоит разлучиться на целых полгода, а может быть, и на год, хотя вот уже четыре месяца они не могут понять, как можно прожить один-единственный день в разлуке друг с другом.

К тому же временами, заметив, что после события, разрушившего их планы, вокруг ничего не изменилось, видя, что все по-прежнему удается этому роковому человеку, державшему, казалось, весь мир в узде своей могучей воли, обнаружив, что, за исключением нескольких верных и благочестивых сердец, вроде них самих, остальные и думать, пожалуй, забыли о мученике королевского рода, ради которого они, словно совершая обряд жертвоприношения, отказались от своего счастья, молодые люди задавались вопросом, не лучше ли было бы закрыть глаза и склонить голову, как поступали все. Но тут голос совести возвышался над их эгоизмом, и, слабые перед лицом несчастья, они вновь становились сильными от сознания, что выполнили свой долг.