Сесиль Родс и его время

Что же тогда получил он от Оксфорда? Кроме, разумеется, степени бакалавра? Как раз то, что поначалу было самым трудным и неприятным, — общение со светской молодежью, такой высокомерной и пренебрежительной.

Притягательная сила Оксфорда была настолько велика, что туда тянулась знать из самых разных стран. Оксфордскую выучку прошло немало и российских аристократов. В начале нашего столетия там учился, например, один из самых богатых русских дворян — князь Феликс Юсупов, женатый потом на племяннице Николая II и получивший известность участием в убийстве Распутина.

Родс, верно, встретил в Оксфорде интереснейших иностранцев. Но гораздо важнее были для него, конечно, его соотечественники, английская знать. Те, кто готовился управлять Британской империей, те, кого готовили к этому по праву рождения. Им были знакомы все коридоры власти, они были вхожи во все ведомства и, что еще важнее, в частные дома, где творилась «большая политика». Они, как губка, впитывали настроение верхов и приносили его в Оксфорд.

В Оксфорде читали лекции самые известные люди тогдашней Англии, с университетских кафедр впервые звучали новейшие теории и идеи. Здесь читали и спорили о самых нашумевших книгах (собственно, здесь-то они зачастую и становились нашумевшими). Сюда доходили мнения из самых разных сфер. Здесь можно было явственнее ощутить подземные толчки, предвестники новых общественных разломов и сдвигов.

Знамение времени

Да, именно здесь, среди других избранных, Родс одним из первых улавливал гул приближающейся борьбы за колониальный раздел мира. Гул этот был еще не столь громогласен, как в конце восьмидесятых годов и тем более в девяностых, но звучал все явственнее — и в политике, и в общественной жизни.

Правительство и не догадывалось о планах и завещаниях безвестного человека по имени Сесиль Родс, но тем не менее исправно их выполняло. В 1876 году премьер-министр Дизраэли провозгласил королеву Викторию «императрицей Индии». Через год после того, как Родс начертал «Символ веры» и завещание, Англия захватила Кипр, а вскоре затем — многие «лакомые» области Африки и Азии.

В 1878-м, во время русско-турецкой войны, с подмостков лондонского мюзик-холла гремела песня, от которой публика приходила в неистовство. Не столько даже от слов «русские не получат Константинополя!», сколько от припева: Мы не хотим войны, но если уж придется воевать, то именем Джинго.

Нам хватит людей, и кораблей,
И денег, — чтоб воевать!

Словечко «Джинго» было придумано когда-то, чтобы не поминать ни бога, ни дьявола, не божиться и не чертыхаться. А песня настолько стала символом английского шовинизма, что с тех-то пор его и называют джингоизмом.

В 1870-м перед студентами Оксфорда выступил Джон Рёскин. Он говорил не о своих известных всей Европе трудах по искусству и эстетике, а в духе времени — о величии английской нации. Он напоминал слушателям об их «нордической крови», об умении британцев «непоколебимо повелевать и великодушно подчиняться», о том, что им уготована судьба, которой не удостоился еще ни один народ.

Каков же путь к такому величию? Силами своих «самых энергичных и самых достойных людей» Англия «должна как можно скорее приобретать колонии, захватывать каждый клочок полезной незанятой территории и там внушать своим поселенцам, что главное для них — это верность родине и что их первейшая цель — распространение могущества Англии на земле и на море; и что они, хотя и живут на далеком краю земли, должны помнить, что они принадлежат ей, как моряки, посланные на ее кораблях в далекие моря. Если уж мы в состоянии набрать солдат… которые из любви к Англии не страшатся пушек, мы найдем и тех, кто станет для нее пахать и сеять, кто ради нее будет добрым и справедливым и воспитает своих детей в духе любви к ней».[27]

Под этими влияниями Родс писал в свои оксфордские годы и «Символ веры» и первое политическое завещание.

Мы люди практичные

— Мы, люди практичные, должны завершить то, что пытались сделать Александр, Камбиз и Наполеон, — говорил Родс. Иными словами, «мы, практичные люди», должны объединить весь мир под одним господством. Не удалось это македонцам, персам, французам. Сделаем мы — британцы.

Значит, сам-то Родс считал себя реалистом в политике. И был тут, конечно, прав. Видно, знал себя лучше, чем некоторые его биографы, считавшие своего героя прежде всего мечтателем.

В начале восьмидесятых он еще только вступает на политическую арену. Но и тогда уже в его действиях виден трезвый расчет.