Сесил Родс — строитель империи

Нет, он приехал по другим делам. Он и не думал защищать Трансвааль.

Как же это объяснить?

…Одиннадцатого марта 1899 года, ровно за семь месяцев до начала англо-бурской войны, в Берлине состоялась встреча Родса с кайзером Вильгельмом и рейхсканцлером Бюловом. Аудиенция, а затем обед. Поводом к приезду Родса в Берлин был вопрос о прокладке телеграфа и железной дороги от Кейптауна до Каира. Почти на всем своем протяжении они могли идти по британским владениям, но в одном месте цепь этих владений прерывалась Германской Восточной Африкой. Разрешение Вильгельма и хотел получить Родс.

Но это было лишь поводом к встрече. С кайзером Родс говорил о широких перспективах мировой политики, всячески стараясь отвратить его взгляд от Южной Африки, да и вообще от Африки. Для этого рисовал Вильгельму богатства и красоты Передней Азии, Ближнего Востока и тихоокеанских островов.

Историки очень по-разному пишут об этой встрече. Вот мнение Хальгартена, крупнейшего специалиста по истории германского империализма до первой мировой войны. «…Родс как политик был уже мертв. Его хищное лицо расплылось от шампанского и сода-виски; тем, кто принимал его в Берлине, он показался опустившимся крестьянином-колонистом или в лучшем случае неряшливым эксцентричным англичанином, и ему не могли простить, что вопреки этикету он явился к кайзеру в простой визитке».

А вот что писал в Москве академик Федор Аронович Ротштейн. Родсу оказали «блистательный прием… И кайзер и Бюлов приняли его чрезвычайно тепло, а первый пришел от него в восторг». Ротштейн сравнил отношение кайзера к Родсу с его тогдашним отношением к русскому министру иностранных дел Муравьеву. Через три месяца после визита Сесила Родса, в июне 1899-го, Муравьев написал в Берлин, что «Россия примирится» с усилением влияния Германии в Малой Азии, если Германия со своей стороны «недвусмысленно признает исторические права России на Босфор». Возле слов «Россия примирится» кайзер написал: «…у меня этот номер не пройдет. Руки по швам и стоять смирно, господин Муравьев, когда вы говорите с германским императором!»

«Какая разница в тоне по сравнению с обращением к Родсу», — отметил Ротштейн. Там ведь: «Дорогой господин Родс. Вы верно угадали мою мысль!»

И Хальгартен и Ротштейн пользовались примерно одними и теми же свидетельствами. Кто же судит вернее?

Обратимся к главному свидетелю — канцлеру Бюлову. «Сесил Родс должен был производить большое впечатление на каждого непредубежденного человека. В нем не было ничего показного, все обличало спокойную силу. Он держал себя вполне естественно, ни в какой мере не напыщенно. Перед императором он стоял почтительно, но без всякого волнения или хотя бы стеснения. Широкими штрихами он набросал перед Его Величеством свой проект английской железной дороги Каппггадт — Каир. Глаза императора блестели…»

Родс сумел расположить к себе кайзера и шуткой. Вильгельм вспомнил о своей телеграмме Крюгеру в связи с набегом Джемсона. Родс сказал:

— Я отвечу Вам, Ваше Величество, очень коротко. Это была величайшая ошибка в Вашей жизни, но Вы в то же время оказали мне самую большую услугу, какую только один человек может оказать другому. Я был капризным ребенком, и Вы захотели высечь меня. Ну, а мой народ тоже был готов высечь меня за мои капризы, но, поскольку начали делать это именно Вы, они решили: «Нет уж, это наше собственное дело». В результате англичане невзлюбили Вас, а я так и остался невысеченным!

Кайзеру, очевидно, манеры Родса пришлись по душе. Он простил Родсу и совершенно недопустимый вид — тот пришел даже не в визитке, а в обычном фланелевом костюме. И вообще вроде бы немыслимое поведение. Кажется, Родс, посмотрев на часы, сказал:

— Ну, до свидания. Я должен идти. Пригласил несколько человек к ужину.

И все же (а может быть, именно поэтому?) Вильгельм тогда-то и произнес фразу, которую потом часто цитировали:

— Если бы у меня был такой премьер-министр, как Вы, я стал бы величайшим государем в мире.

Родсу кайзер тоже понравился. В последнем завещании Родс выделил пять стипендий в Оксфорде на его личное усмотрение.

Но оставим в стороне личные впечатления императора и рейхсканцлера. Оценку Хальгартена опровергает уже сам факт, что Родса пригласили в Берлин. Это после того, как из-за набега Джемсона его прокляла вся официальная Германия. Прошло лишь три года, и кайзер принимает его как ни в чем не бывало. К тому же Родс прибыл как сугубо неофициальное лицо, никаких полномочий от правительства не имел, говорил только от своего имени.

Конечно, многое в Родсе должно было импонировать кайзеру. Глобальность замыслов. Расистский подход к мировой политике. Ведь в рассуждениях о господстве высшей расы над миром эту высшую расу Родс нередко именовал англо-тевтонской.