Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Что же вам советовала ваша покойная матушка, если это не секрет?

— Извольте, могу вам сказать. Она говорила мне: «Дитя мое, не выходи замуж за человека чужой веры или чужой крови».

— На мой взгляд, — проговорил дон Кандидо, задетый за живое словами жены, — это все равно что сказать, будто вы недовольны своим браком со мной. Видимо, вы сожалеете, что не вышли замуж за какого-нибудь игрока и забулдыгу из ваших креолов, не так ли?

— Да, быть может, я и сожалею, — возразила донья Роса, и по мере того как слова ее становились все более язвительными, голос ее делался все более ласковым. — Быть может, и так, потому что в креоле, своем земляке, будь он даже завзятый игрок, я нашла бы — в этом я убеждена — более верного, более достойного спутника жизни, чем в вас. И, уж конечно, у креола не достало бы хитрости обманывать меня тринадцать лет подряд…

— Ну, полно, полно! — воскликнул Гамбоа, у которого сразу отлегло от сердца. — Это обвинение я отвожу — я никогда вас не обманывал.

— И у вас еще хватает духу это отрицать? Не вы ли тысячу раз меня заверяли, что Марию-де-Регла взяли в кормилицы для незаконной дочери одного из друзой Монтеса де Ока? Кто выдумал басню, будто вы отдали Марию внаем? И кто мне платил ежемесячно по две золотых унции все то время, что она, якобы по найму, кормила эту девчонку? Разумеется, это были не вы, это был кто-то другой, какой-то таинственный друг доктора Монтеса де Оки. И верно, деньги ведь шли не из вашего кармана, а из моего. Попросту говоря, одной рукой вы мне их давали, а другой забирали обратно.

— Вор и мошенник чистейшей воды, — резюмировал дон Кандидо, стараясь превратить все в шутку.

— Ваша правда. И подтверждается она тем хорошо известным обстоятельством, что когда мы вступали в брак, ваше состояние было много меньше моего и к тому же изрядно расстроено.

— Вы могли бы и не напоминать мне об этом.

— Ах, вот как! — вскипела донья Роса. — Нет уж, раз на то пошло, я вам и еще кое-что напомню. Прежде всего должна вам сказать, что будь у меня муж креол, он, возможно, и проигрывал бы и свои деньги и мои, но, уж наверное, не потратил бы ни единого песо на шашни с мулатками и наверняка не пошел бы к Монтесу де Ока просить, чтобы тот забрал его любовницу из приюта Де-Паула в деревню и там, на чистом воздухе, занялся бы ее лечением. Уж он наверняка не потерял бы голову из-за девчонки, которая не знает даже, кто был ее отец!

— Итак, именно это имела мне сказать донья Роса Сандоваль-и-Рохас?

— Только так и могу я себе объяснить ту ненависть. — продолжала донья Роса, не обращая внимания на насмешку, прозвучавшую в словах мужа, — да, ненависть — иначе это и не назовешь, — которую вы всегда питали к моему сыну. Вот она, истинная причина ваших стараний разлучить меня с ним и отправить его в Испанию, где ему пришлось бы терпеть нужду и лишения. Вы боялись, как бы он не узнал всей этой гнусной истории, которая теперь, благодаря удивительному стечению обстоятельств, стала известна его матери! Вы боялись, что он начнет вас презирать, что он будет стыдиться имени, которое носит, когда своими глазами увидит, в какую грязь вы это имя втаптываете. Вы боялись, что Леонардо с негодованием отвернется от вас, когда узнает, что вы, чистокровный испанский идальго, а не какой-то там жалкий креол, игрок и забулдыга, променяли его мать на грязную мулатку, которой ныне приходится искупать свои подлые грехи в больнице для бедных!

— Я жду, когда вы кончите, чтобы…

— Ах, вы ждете, чтобы я кончила? — презрительно усмехаясь, перебила его донья Роса. — Нет, я кончать не собираюсь! У меня есть еще что сказать! Да если бы я даже и стала вас слушать, разве сможете вы оправдать свое дурное поведение в глазах женщины, которая всегда была верной, образцовой женой? Быть может, вы осмелитесь отрицать неоспоримые улики?

— Отрицать их — нет, но я хочу дать им объяснение, из которого вы убедитесь, что я вовсе не похож на того злодея, каким представляюсь вашему воображению.

— Довольно с меня объяснений. И без того слишком долго я верила басням, которые вы мне рассказывали.

— Я вижу, что вы просто решили дать выход своей раздражительности, и поэтому вам совершенно безразличны доводы разума и справедливости.

— Но зато, дон Кандидо Гамбоа-и-Руис, — произнесла торжественным тоном и повышая голос донья Роса, — мне далеко не безразлично, что деньги, принадлежащие мне и моим детям, уходят на ваше распутство и на содержание вашей любовницы и ее родственников. Больше я этого не допущу. Я не потерплю, чтобы вы дурно обращались с моим сыном, вымещая на нем досаду за свои любовные неудачи. Мое решение твердо: либо вы изменитесь, либо я потребую развода.