Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Ну, тут не то что огня — искорки в помине не было. Все это сплетни, и основаны они только на том, что С. и Адела по какой-то странной случайности очень похожи друг на друга; вот и рады болтать досужие языки… Но уж что правда, то правда: пришлось мне-таки страху натерпеться по милости отца, и не однажды. Иной раз забудешь про него совсем, а он тут как тут, столкнешься с ним нос к носу. Он кажется мне почти таким же опасным, как этот Пимьента: даже нет, гораздо опаснее. Единственное, что хоть несколько меня утешает, — так это то, что старикашки для нее не существуют, а мулатами она брезгует.

— Не слишком на это полагайся. Известно ведь — как волка ни корми, он все в лес смотрит, и нет таких котят, что мышей не едят. Но вернемся к делу. Результат твоих гаванских подвигов тот, что наши отношения с Исабелью оставляют желать много лучшего.

— Это верно. Я же говорю тебе — она что-то подозревает, а может быть, ее против меня настроили. К тому же она слишком горда, чтобы откровенно все высказать, но и у меня гордости более чем достаточно, вот мы и будем с ней канителиться, пока это не надоест господу богу или пока она не переменит гнев на милость и не пойдет на мировую.

— Твой безразличный тон, — заметил Менесес, — лишний раз убеждает меня, что ты не любишь Исабель.

— Я, верно, не сумел объяснить тебе все как следует, либо ты не хочешь меня понять, Диего. Видишь ли, они во всех отношениях настолько непохожи одна на другую, настолько между собой различны, несравнимы, что ту я люблю совсем не так, как эту. Та сводит меня с ума, я совершил для нее тысячу безумств и готов совершить их еще больше. И все же я никогда не полюблю ее той любовью, какой люблю Исабель. Та — вся страсть, вся пламень, вся искушение и соблазн — этакий дьяволенок в образе женщины, сама Афродита из плоти и крови… Кто устоит перед ее красотой? Кто, приблизившись к ней, не воспламенится страстью? Кто при одном взгляде на нее не почувствует, как вся кровь закипает у него в жилах? И кто, услышав из ее уст нежное, «люблю», не потеряет разум, словно от крепкого вина? Вблизи Исабели трудно испытать что-нибудь подобное. Она красива, изящна, мила, образованна, но при всем том слишком сурова, слишком похожа на ежа, который, только прикоснись к нему, тотчас ощетинится всеми своими колючками. Словом, нет в ней тепла, нет жизни, она холодна, как мраморная статуя. К ней испытываешь уважение, ею восхищаешься, даже смотришь на нее с нежностью, но никогда не внушит она никому ни безумной любви, ни всепожирающей страсти.

— И с такими мыслями, Леонардо, ты собираешься на ней жениться?

— А почему бы и нет? Жениться следует именно на таких, как она. Тот, кто возьмет в жены Исабель, может… спать спокойно, будь он даже ревнив, как турок. Иное дело такие женщины, как С. С ними не знаешь ни минуты покоя, живешь, как на вулкане. Мне бы никогда и в голову не пришло жениться на С. или на какой-нибудь девушке, похожей на нее, а вот поди ж, меня в жар и холод бросает при одной мысли, что, быть может, в эту самую минуту она кокетничает с каким-нибудь селадоном или музыкантишкой-мулатом.

— Отличное доказательство, друг мой, что нельзя служить сразу двум господам.

— В сердечных делах служить можно не то что двум, но даже и двадцати господам. Та, что живет в Гаване, будет моей Венерой, моей пенорожденной Кипридой; та, что живет в Алькисаре, станет для меня ангелом-хранителем, моей добродетельной урсулинкой, моей сестрой милосердия.

— Но ведь речь идет не о любви и даже не о любовных шашнях, а о том, что ты любишь одну, а жениться собрался на другой — на той, которую любишь гораздо меньше.

— Да что с тобой толковать: я тебе про одно, а ты мне про другое. Мужчина, если он хочет жить в свое удовольствие, должен жениться не на той, кого он любит безумно, а на той, которую любит спокойной любовью. Понимаешь ты это?

— Я понимаю только то, что из тебя выйдет плохой муж.

Между тем Исабель, нимало не подозревая о том, какие разговоры ведут ее гости, и продолжая свою утреннюю прогулку, подошла к колодцу, Здесь, как и повсюду, встретили ее с величайшей почтительностью. Водолей, опасаясь, как бы ему не забрызгать платье молодой госпожи, перестал черпать воду и сливать ее в каменное корыто, стоявшее рядом с колодцем. Гораздо более непринужденно держался в присутствии Исабели конюх-креол, ее ровесник, которого она хорошо знала с детских лет: сняв при ее появлении шляпу, он продолжал спокойно мыть и чистить коней, а пожелав госпоже доброго утра, он, в отличие от своего товарища, работавшего у колодца, не преклонил перед нею колен — обстоятельство, оставшееся — мы уверены в этом — не замеченным Исабелью, то ли потому, что для нее была привычна такая вольность со стороны слуги, то ли потому, что свойственная ей гуманность не могла примириться с подобострастной покорностью в поведении рабов.

— Блас, — обратилась она к водолею, — довольно ли воды в колодце?

— Довольна, довольна, гаспаса.

— А откуда ты это знаешь?

— Ай, гаспаса. Я слусай, слусай — вода буль-буль, буль-буль.