Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

Доктор не скупился на визиты к своей новой больной. Да и зачем бы он стал скупиться? Он был совершенно уверен, что труды его будут вознаграждены, даже если сумма конечного гонорара достигнет весьма внушительной цифры. К тому же слезы и горе Сесилии, придававшие какую-то особенную прелесть ее безыскусственной красоте, способны были смягчить и каменное сердце, а сердце дона Монтеса де Ока отнюдь не было ни каменным, ни бесчувственным. Но хотя на этот раз он задался целью спасти больную во что бы то ни стало, лечение не пошло впрок, и очень возможно, что причиной тому было излишнее усердие доктора. На протяжении своей долголетней практики ему неоднократно приходилось пользовать такие же или сходные недуги, и он всегда счастливо их излечивал. Теперь он тщательно припомнил все эти случаи; он обратился к своим медицинским книгам и внимательно проштудировал все, что имело отношение к интересовавшему его заболеванию; он вновь перечитал вышедший незадолго перед тем в Париже и нашумевший во всем мире труд доктора Бруссе, отца антифлогистической методы: «Воспалительные процессы и безумие»; он испробовал наиболее зарекомендовавшие себя декокты, припарки, растирания, банки, рвотные и слабительные снадобья, пиявки и, под конец, в качестве последнего, героического средства прописал больной пилюли Угарте, с помощью которых ему не раз удавалось вырывать своих пациентов из объятый смерти. Можно не сомневаться, что если бы бренная плоть бедной сеньи Хосефы сохранила в себе больше жизненных соков и способности к сопротивлению, доктор мог бы еще довольно долго заниматься своими опытами и экспериментами. Однако на двенадцатый или пятнадцатый день непрерывной и жестокой борьбы с болезнью — мы говорим главным образом о докторе — он со всей очевидностью понял, что фатальная развязка неотвратимо приближается, и, препоручив больную попечению церкви, с честью удалился с поля боя.

Внезапный уход доктора всех удивил, тем более что в эту холодную, ненастную ночь 12 января перед рассветом Хосефа открыла глаза и стала проявлять признаки жизни. Видя, что бабушка пришла в себя, и памятуя о ее просьбе привести к ней священника для последней исповеди и причастия, Сесилия, которая вместе с Хосе Долорес Пимьентой бодрствовала у постели больной, сменив отдыхавших Немесию и сенью Клару Урибе, послала молодого человека в церковь Сан-Хуан-де-Дьос за исповедником и святыми дарами, сама же, не теряя присутствия духа, поспешила соорудить в бабушкиной комнате алтарь. За неимением лучшего покрывала, она набросила на запыленную столешницу старенького комода кусок белого полотна и, водрузив сверху распятие, поставила по обе стороны его две восковые свечи в медных подсвечниках.

Заметив приготовления внучки, Чепилья едва слышным голосом спросила ее:

— Что ты там делаешь, дитя мое?

— А разве вы не видите, мамочка? — отвечала Сесилия, не в силах унять дрожь горестного волнения и страха. — Я устраиваю алтарь.

— Для чего?

— Падре придет.

— А что — уже звонили к заутрене?

— Нет еще. Но падре все равно скоро придет…

— Что же ты меня не разбудила вовремя? Ведь я не одета.

— Вам можно исповедоваться и так.

— Исповедоваться?

— Ну да, исповедоваться. Разве вы не помните, мамочка, что просили меня привести к вам исповедника?

— Ах, да, я и забыла. Верно, верно. Хорошо, детка, накрой меня сверху моей накидкой. Который час теперь?

— Часов семь-восемь.

— Так поздно?..

В эту минуту характерный звук серебряного колокольчика, зазвеневшего на улице в руках у мальчика-служки, возвестил о приближении святых даров. Их нес, держа перед собой на поднятых руках, отец Лионис, рядом с ним по одну сторону шагал Хосе Долорес, по другую — церковный пономарь, оба с фонарями, зажженными в честь святых даров, но одновременно и освещавшими дорогу. На всем пути от церкви до дома тетушки Хосефы распахивались двери домов, и люди с горящими свечами в руках выходили на улицу и преклоняли колена. Все эти звуки и шумы достигли слуха Сесилии в тот момент, когда процессия повернула с улицы Компостела на улицу О’Рейли. Почти одновременно зазвонили по умирающей в монастыре святой Екатерины, куда также проникла печальная весть, — и святые сестры вознесли к небу горячие молитвы, препоручая отходящую душу милосердию всеблагого создателя.