Сесквоч

Еще до свадьбы, когда мы только что помолвились и смотрели друг на друга восторженными глазами, мы договорились, что если когда-нибудь поссоримся, то всегда будем разрешать наши проблемы сразу. Неважно какие, независимо от занятости, даже если мы опаздывали. Мы договаривались, и дело заканчивалось поцелуями. Мы излагали свои аргументы, и, после того как умолкали крики, утихали обиды и исчезало непонимание, все обычно заканчивалось постелью. Этого не было в последний раз. Трейси стояла на пороге. — Фенберг почувствовал, как в горле появился ком. Видение жены с ребенком исчезало. Он моргнул, чтобы вернуть его. — Она смотрела, как я иду к машине, потом окликнула: "Ты не хочешь поцеловать меня?" Я не остановился. Мне даже не хватило обычной вежливости, чтобы просто обернуться. Я бросил: «Позже». — Только позже никогда не наступило.

Фенберг поборол нахлынувшую волну и глубоко вздохнул. Пламя начало двоиться, потом поделилось на четыре части, на восемь и заплясало у Майка перед глазами.

— Она вела машину всю дорогу до Сан- Франциско в тот день. Проделала весь этот путь, чтобы попасть в ту проклятую литейную мастерскую. Она заказала бронзовые подлокотники к скамье. Нашей семейной скамье. На ней мы должны были фотографироваться каждое Рождество, по мере того как семья будет расти. Остальное ты знаешь. Буря. Плохая дорога. Пьяный, который ударил ее машину в бок и сбросил в кювет, и как эта проклятая скамья с бронзовыми подлокотниками съехала с заднего сиденья и прижала ее к рулю.

Фенберг не пошел опознавать тела. Он не ходил на похороны, а смотрел с отдаленного холма, а потом выбросил рождественскую открытку, которую написала Трейси и которая должна была сопровождать скамью, — "Прочная, как мы". Только вот жизнь была совсем не прочной. Фенберг не плакал с тех пор, как ему исполнилось восемь лет.

— Джон, у меня так и не было случая попрощаться с ней…

Туберский протянул ему измятый снимок в пластиковой обложке. На нем были Трейси и Джек.

— Ты обронил это. Я постарался разгладить его, — сказал Джон, держа фотографию перед Фенбергом. — А теперь ты хочешь попрощаться с ними, Майки?

Боль и мука, которые он держал в себе столько лет, переполнили Майкла. Слезы полились потоками. Фенберг нежно взял фотографию и прижал к груди. Он плакал навзрыд, как ребенок.

Туберский прикурил свою «Гав-а-Тампа» и тихо гладил Майкла по спине, помогая монстрам выйти наружу. Он наблюдал, как его брат всхлипнул порывисто и недостойно, зато в этом вздохе было здоровье, и Джон решил, что все идет хорошо. Ну, не совсем хорошо, потому что Туберский не верил в добро и зло. Но лечебным этот плач был, и может быть, он сможет на девяносто девять процентов, вылечить Фенберга.

И все же чего то не хватало. И тогда Голос подсказал ему.

Когда Фенберг уснул от усталости, Туберский порылся в рюкзаке в поисках клочка бумаги и того, чем писать. Он нацарапал что-то и прикрепил бумажку к рюкзаку Фенберга. "Как тебе понравится вот это?"

У бога точно есть чувство юмора, решил Туберский.

Глава XXVI Сберегательный из Ома

Луна выплывала медленно, как космический корабль пришельцев.

Вначале она зависла над поросшей лесом горой, потом легко поднялась вверх, чтобы увидеть всю находившуюся внизу планету.

— Десять часов, — сказал Фенберг, взглянув на часы.

Четыре пары глаз уставились в небо. Пятая упрямо не желала смотреть. Знахарь раскачивался вперед и назад у своего костра и тихо бормотал древнюю молитву о защите.

Существо зачарованно любовалось сияющим овалом. В заросшем подбородке застряли кусочки цыпленка и лапши из супа, приготовленного Туберским. Существо забыло о наблюдавших за ним людях. Оно не знало о мощном ружье, лежавшем на коленях Фенберга и нацеленном на него.

Двенадцать человек. Мертвых. Съеденных. И все во время полнолуния.

— Он шевелится! — Фенберг выпрямился, ружье описало дугу и было направлено прямо в сердце существа.

— Стой! — отрывисто произнес Туберский и поднял руку. — Все в порядке. Он просто перевернулся.

Существо село, скрестив ноги и откинуло голову назад, забыв обо всем при виде великолепного зрелища.

— Пожалуйста, убери это, — умолял Туберский.

— Прости, — ответил Фенберг и отрицательно покачал головой. Ружье не изменило положения.

— Майк, я жил с ним три месяца…

— Ты говорил, что его никогда не было рядом с тобой во время полнолуния.

Туберскому нечего было возразить.

— Он мог быть совершенно ручным весь месяц, но луна могла оказывать на него свое действие. — Несколько человек уже было убито и съедено, и Фенберг не желал быть продуктом в чьем-то меню.

В течение трех часов все наблюдали за монстром, который, в свою очередь, наблюдал за ходом небесного светила. Вскоре после часа ночи он стал засыпать.

— Что-то туг не так, — сказал Фенберг, медленно поднимаясь. Он потряс ногами, чтобы восстановить кровообращение. Они разбудили индейца.

— Чарли! — прошептал Фенберг и потряс индейца за плечо. — Чарли, я хочу, чтобы ты посмотрел.

Старый индеец сонно посмотрел на Фенберга, потом на угасающий костер и встряхнулся.

— Я уснул! Мандранго, где он?