Сессия: Дневник преподавателя-взяточника

– Ты что, ёп!.. – Он с трудом успевает сдержаться, чтобы не выдать классическую для нашей страны фразу. От него я такое слышу впервые, но гораздо больше меня поражает другое – то, как быстро – можно сказать, моментально, – изменяется его лицо. Оно багровеет, как перезрелый помидор, искажается в какой-то нелепой гримасе, и приоткрытый рот обнажает подгнившие корни нижних зубов:

– Тебе говорили много раз, – и намеками, и полунамеками, – что так нельзя!

Он брызжет слюной, и одна из капель попадает мне на грудь. «М-да, – думаю я, – а с нервишками у тебя, дружок, явный непорядок. Хорошо тебе – получаешь свой полтинник плюс кафедральная зарплата за учебные часы. А что бы ты, интересно, делал на моем месте, когда тебя с одной стороны – могут сдать, с другой – говорят, что сдадут немедленно, если не поставишь без знаний и без денег нужную оценку, и с третьей – намекают, что сдадут в перспективе, если откажешься работать вместе с ними и милицией?»

Дуранов собирается сказать что-то еще, но вместе этого с возгласом «Да вообще!» нервно машет рукой и сбегает по лестнице. Я, помаявшись на месте пару секунд, чтобы прийти в себя, – все-таки эскапада Дуранова задела за живое – направляю стопы в буфет, как и планировал.

* * *

Через сорок минут я стою на втором этаже Д-корпуса напротив кафедры делопроизводства и смотрю на постные лица старост экономических групп из потока «ноль-семь». Отсутствует Гульнара, зато те, кто меня больше всего интересуют, – Элеонора и Нателла – со мной и растерянно глазеют по сторонам.

– Скажите-ка мне, пожалуйста, дорогие мои: сколько человек у вас сдали то, что необходимо, до того, как к вам пришел Кузнецов? Начнем с вас, Нателла.

– Ну… Немного, – отвечает мне, насупившись, эта кадушка (у нее и в самом деле фигура близка к квадратной). – Человек десять.

– А список у вас есть старый?

– Список?… Нет.

– Неужели вы его не сохранили? – прищуриваюсь я.

– Выбросила я его уже, – бубнит Евгеньева. – И вообще…

– Что – «вообще»?

– Он неполный был. Думала – потом запишу… Многие мне во вторник принесли, но сразу пришел Кузнецов.

– Понятно. А вы хотя бы тех десятерых, которые раньше всех принесли, вспомнить можете?

– Вспомнить?… Нет, наверное.

Мне с этой блатной колодкой все становится ясно. Память у нее отшибло, ха!

– Ясно. Вы свободны! – говорю я ей таким тоном, которым директора магазинов отчитывают рядовых продавцов. Мажоры, конечно, к директорской манере не привыкли. Вот и этой суке такое не понравилось. Она резко поворачивается и уходит, не удосужившись хотя бы что-то промямлить на прощание.

– Теперь с вами, Элеонора, – обращаюсь я к окончательно сникшей старосте группы ЭПЛ-1-07. – Может быть, хоть вы мне сможете сообщить, кто у вас сдал… то, что надо, до прихода Кузнецова?

– Сейчас нет, но я скорее всего смогу найти список дома.

– Сколько было человек в нем?

– Примерно пол-группы.

– А вы далеко живете?

– Нет, рядом. Через час точно привезу уже.

– Хорошо, тогда я вас жду.

– Ладно, Игорь Владиславович. И ещё. Я хотела вам сказать одну вещь.

– Какую, Элеонора?

– Нателла, когда мы с ней в понедельник обсуждали финансовые дела – ну, еще до Кузнецова, – мне говорила, что не доверяет вам.

У меня брови ползут вверх от удивления:

– В каком смысле – не доверяет?

– В смысле – вообще не доверяет. – Саматова, кажется, сама испугалась собственной инициативы выдать мне конфиденциальный разговор со своей «деловой подругой», и прячет сейчас от меня глаза.

– Ну-у, ладно. Буду иметь это в виду. Хорошо, что сказали мне, Элеонора, спасибо. Так я вас жду?

– Да-да! – оживляется она. – Может, я даже раньше буду; может, уже минут через сорок.

– Хорошо. – Я хочу сделать вид, что весьма приободрен ее словами и изображаю улыбку. Улыбка, впрочем, получается довольно натянутой.

– До встречи, Игорь Владиславович!

У Саматовой все-таки очень сексапильный голос, думаю я. За него ей многое хочется прощать. Сейчас у меня от её тембрики такое ощущение, как будто лиса или кошка провела по моей руке своим пушистым и обалденно приятным на ощупь хвостом.

– До встречи, Элеонора!

* * *

Я дожидаюсь прихода Саматовой в двести тринадцатой аудитории уже ровно час двадцать минут, но ее всё нет и нет. Посылаю сначала одну, потом вторую эсэмэску, но ответа по-прежнему не приходит. Ситуация меня ощутимо раздражает, и я уже начинаю всерьез подумывать о том, чтобы свалить отсюда немедленно, оставив потом нерадивую старосту вместе с ее группой решать свои проблемы самостоятельно. Однако в моем телефоне, наконец, раздается сигнал входящего сообщения. Я нажимаю на клавишу и на экране высвечивается лаконичный текст:

«Скоро буду. Большие пробки».

Я фыркаю, но теперь уже продолжаю ждать, не ерзая беспрерывно на стуле. «Скоро», впрочем, затягивается еще на двадцать с лишним минут. Когда в дверном проеме появляется фигура Саматовой, я готов испепелить ее взглядом:

– Говорите – рядом живете, Элеонора?

– Извините, Игорь Владиславович, – произносит она, потупив взгляд. – Я еще искала долго. Поэтому так получилось.