КАРОЛИНА,
ГРИБУЙЛЬ,
КАРОЛИНА,
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Ну допустим! Но канарейки все-таки улетели.
ГРИБУЙЛЬ,
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Калитку! Да что им за дело, открыта она или заперта?
ГРИБУЙЛЬ. – Мадам забывает, что у канарейки сил не больше, чем у мухи, и как бы они вдвоем ни старались открыть калитку, им это не удастся.
Г-ЖА ДЕЛЬМИС,
КАРОЛИНА. – Как только мадам соблаговолит дать расчет, я сразу уйду, при всем моем нежелании покинуть ваш дом.
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Что вы, я не хочу вас увольнять, я слишком ценю вашу службу, чтобы расстаться с вами; но Грибуйля я уволю.
КАРОЛИНА. – Хорошо, сударыня, но с ним уйду и я. Я пообещала умирающей матери никогда не оставлять брата. Поступая на службу к мадам, я надеялась, что она смогла бы смириться с его… его наивностями. Коль скоро мадам от них устала, мой долг – сопровождать брата. Бедный мальчик! что стало бы с ним без меня?
ГРИБУЙЛЬ. – Каролина, ты слишком добра! Да, ты слишком добра! Не терзайся; я вижу, что это из-за меня хозяйка вышвыривает тебя вон. Подумаешь! а я не хочу уходить и останусь несмотря ни на что, я буду подметать, натирать полы, протирать пыль, наводить чистоту, как ты мне велела; я больше не выпущу канареек; и тогда ты ведь останешься, правда? Ну куда тебе идти? Как нам жить? Ты мне всегда говоришь, что Господь добр: если он добр, он не захочет, чтобы ты ушла отсюда, где тебе так хорошо, не правда ли? Скажи, Каролина, правда ведь, что тебе хорошо?
Слезы Каролины мешают ей ответить, она целует брата, повторяя: «Бедный мальчик! Бедный мальчик!» Грибуйль рыдает.
Г-жа Дельмис медлит в нерешительности; наконец она подходит к Каролине и говорит:
– Не плачьте, Каролина; я поторопилась выговориться, это минутная вспышка. Вы останетесь, и Грибуйль тоже, но при условии, что он ничего не будет брать в руки, кроме метлы и перьевой метелки для пыли, и что он не будет делать ничего другого, кроме как натирать полы, подметать, убирать комнаты, в общем, только то, что имеет отношение к его службе.
КАРОЛИНА. – Я горячо благодарю мадам за ее доброту; я сделаю все возможное, чтобы мадам была довольна.
ГРИБУЙЛЬ. – И я горячо благодарю мадам за ее доброту и сделаю все возможное…
КАРОЛИНА. – Ну помолчи, будь спокоен.
ГРИБУЙЛЬ. – А почему бы и мне не поблагодарить мадам, раз ты ее так благодаришь? И почему бы мне не сказать мадам, что я принимаю ее условия и что клянусь (
Г-жа Дельмис заливается смехом; Каролину тревожит величественный вид Грибуйля; она говорит хозяйке:
– Вы не против, чтобы он брал щетку и воск для натирания полов?
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Да, да, щетку, воск, все, что ему потребуется для работы.
ГРИБУЙЛЬ. – А также для пропитания, умывания и сна?
Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Да, все: я только запрещаю трогать то, что не относится к вашей работе по дому.
ГРИБУЙЛЬ. – Тогда я клянусь, и Каролина свидетель: я клянусь в этом.
Г-жа Дельмис уходит, продолжая хохотать; Грибуйль глядит ей вслед и сам начинает смеяться; потирает руки, подпрыгивает и выражает буйный восторг.
ГРИБУЙЛЬ. – Как же я все отлично устроил! А самое лучшее то, что дважды поклялся, правда, сестрица?
КАРОЛИНА,
XIV. Клетка (продолжение)
Каролина уходит; Грибуйль остается один, некоторое время размышляет, затем берет метлу.
– Все-таки ничего не брать в руки будет очень неудобно!.. Что мне только не попадается…
Ручкой метлы цепляет клетку и роняет ее.
– Ну вот! Новое несчастье! Что за невезение, опять начинается… И подумать только, что мне нельзя подобрать эту клетку! Проклятая тварь! Ведь у нее целых четыре ножки, и она не может на них держаться, а вот у меня их всего две, а как прочно я на них стою… Да как же она мешает подметать!.. Убирайся отсюда, подлая!
Он поддает клетке метлой, и та укатывается на середину комнаты.