Сестра Грибуйля

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Ты его задушил?

ГРИБУЙЛЬ. – Извините, сударь, это он сам себя задушил, он так дергался, ну прямо, как бесноватый, так что, что когда я его отпустил, он уже был мертвый… Да, сударь… Вы мне поверите, если пожелаете… Он как умер, таким и остался… И я пришел спросить у вас совет; как вы считаете, сударь? Что мне делать, когда увижу мадам? Она сразу скажет, конечно, что это я.

Г-Н ДЕЛЬМИС, нетерпеливо. – А как ты хочешь, чтобы она сказала иначе, несчастный! Ты и именно ты убил Жако… И какого же совета от меня ждешь?

ГРИБУЙЛЬ. – А-а-а, вот и вы оказываетесь против меня! Значит, вы считаете, что я принес смерть этой лицемерной гадине?

Г-Н ДЕЛЬМИС. – А что́ ты хочешь, чтобы я сказал и подумал, и какой совет надеешься от меня получить?

ГРИБУЙЛЬ. – Насчет этого мне нечего вам сказать; если бы я знал, что вы должны мне посоветовать, я бы вас не спрашивал.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – И мне нечего тебе сказать; я совершенно не знаю, что ты должен делать. Натворишь глупостей, а потом бежишь ко мне просить, чтобы я их исправлял.

ГРИБУЙЛЬ. – А кого же, позвольте, мне просить, как не друга? Месье мой единственный друг на земле. Кроме доброй и любящей Каролины, у меня никого нет… Никто никогда мне не говорил, как вот вы сказали: «Грибуйль, я буду за тебя заступаться, я буду твоим другом…» Вот почему я к вам пришел, сударь.

При этих словах слезы выступили на глазах Грибуйля. Г-н Дельмис, тронутый доверчивой простотой бедного сироты, сжал его руку в своих руках.

– Да, ты хорошо сделал, мой бедный мальчик, друг мой, – сказал он взволнованным голосом, упирая на слово «друг». – Постараюсь спасти тебя от беды. Где Жако?

– Идемте, сударь, я вам покажу, – сказал Грибуйль, с жалким видом направляясь в столовую. – Вот, сударь, – сказал он, подводя его к мертвому попугаю.

– Бедный Жако! – сказал г-н Дельмис, взяв птицу и изучая, не осталось ли признаков жизни.

ГРИБУЙЛЬ. – Неужели, сударь, вы жалеете моего врага?

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Это не мешает мне быть твоим другом, и я тебе это докажу. Я любил Жако, потому что он меня забавлял; он был глуп и, осыпая тебя гадкими словами, не понимал, что говорит. Но сейчас главное, чтобы жена ничего не узнала… Дай-ка мышеловку, я ее поставил возле буфета… Отлично! Гляди, вот тут, на конце проволочки, которая служит для ловли мышей, лежат орехи. Сейчас увидишь, что я сделаю.

Г-н Дельмис взял Жако, просунул его головку в скользящую проволочную петлю в мышеловке и немного затянул ее, чтобы было похоже, будто попугай удавился петлей, пытаясь достать орехи из мышеловки; затем все расположил на полу, велел Грибуйлю продолжить накрывать на стол и ушел к себе.

– Отлично придумано! Отлично придумано! – вскричал Грибуйль, хлопая в ладоши. – Вот что такое сообразительность! Надо признать, настоящий у меня друг, замечательный друг, и какие у него отличные идеи! Так, от хозяйки я спасен… А Каролина? Надо ли ей рассказать? Наверно, надо… Нехорошо будет от нее это скрывать.

XVI. Открытие

Грибуйль занимался устройством обеда, не переставая размышлять и обсуждать случившееся; только что он закончил работу, как вошла г-жа Дельмис с детьми и позвала мужа; все сели за стол, и Грибуйль отправился за бараньей ногой и салатом, приготовленными Каролиной.

Обед начался при общем молчании; все были голодны и думали только о том, чтобы скорее положить еду и есть. Г-н Дельмис пребывал в несвойственной ему мрачности. Он жалел Жако, ему надоели бесконечные выходки Грибуйля, но он не знал, как избавиться от этого, не лишившись Каролины, службу которой чрезвычайно ценил; г-жа Дельмис была неразговорчива, потому что новое платье, в котором она намеревалась отправиться в гости, не было закончено. Дети не решались говорить – их пугал сердитый вид родителей. Грибуйль, боясь, что вот-вот откроется смерть попугая, совершал промах за промахом.

– Налей мне вина, Грибуйль, – говорит Эмили.

– Сейчас, мадмуазель, – отвечает Грибуйль, наливая вино в бокал.

ЭМИЛИ. – Хватит, хватит. Что ты наделал; вино через край льется.

ГРИБУЙЛЬ. – Это не страшно; сейчас исправлю, мадмуазель.

Грибуйль берет бокал, и, выливая вино в бутылку, попадает мимо, прямо на голову и шею Эмили.

ЭМИЛИ. – Ах! Ах! Всю голову залил! и платье! Как это надоело! Какой ты неуклюжий!

ГРИБУЙЛЬ. – Извините, мадмуазель, я не нарочно. Если бы мадмуазель не пожаловалась на избыток вина, я бы не переливал его обратно в бутылку и не запачкал бы платье мадмуазель!

ЭМИЛИ. – Но это же ты мне налил слишком много вина!

ГРИБУЙЛЬ. – Я не говорю, что не я. Прошу вас заметить, что я только сообщаю факты, не позволяя себе в чем-либо обвинять мадмуазель; я отлично знаю, что мое положение не дает мне права перекладывать вину на хозяев и что во всех случаях следует терпеть и молчать.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – В этом случае тебе лучше бы помолчать с самого начала, мой бедный мальчик, потому что тебе не хватает здравого смысла.

ГРИБУЙЛЬ. – Это как вам угодно, сударь; не все разделяют ваше мнение. Вот Каролина не говорит так, как вы.

ЖОРЖ. – Если бы Жако тебя услышал, ух, как он бы тебя обозвал!