Сестра Марата

Василевич Алена Сестра Марата

Алена Василевич

Сестра Марата

Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова

Аде шёл семнадцатый год. Она окончила восемь классов, у неё были уже свои собственные планы и взгляды на жизнь, и намерения её были определённые и твёрдые.

- Мама, я подаю документы в лётную школу.

- Что ты сказала?

Ада повторила:

- Это слово твёрдое. Я подаю документы в лётную школу.

- Лучше ты ничего не придумала? - Брови матери сошлись, добрая улыбка пропала с лица. - Большей глупости, спрашиваю, ты не могла придумать?

- Уже всё решено.

Споры, уговоры, крик - ничего теперь не помогло бы. Мать знала об этом и больше не сказала ни слова.

- Тоже мне, лётчица! - с издёвкой протянул младший брат Ады Марат.

- Не твоё дело, замолчи! - прикрикнула Ада на брата и, чтобы хоть чуть смягчить мать, добавила: - И Костя Кривицкий подаёт, и Павлик Казей, и Костя Бондаревич... У нас уже всё готово. Даже справки от врача... Завтра понесём документы на почту.

Однако ни документы отнести, ни учиться в лётной школе Аде не довелось. "Завтра" - 22 июня 1941 года - началась война.

Дом Казеев стоял крайним в деревне Станьково. Уже на второй день войны возле него начали останавливаться солдаты - по одному, по несколько человек, целыми отделениями.

Теперь в доме ежедневно варили суп в двухвёдерных чугунах. Всю, какая была, одежду Анна Алексеевна пустила на перешивку. Солдаты переодевались, и те, кто мог идти, шли дальше. Раненых перевязывали и прятали в погребе.

Ада во всём помогала матери: надо было и к доктору Русецкому сбегать, и перебинтовать раненых. А главное - надо было всё время быть настороже, потому что с первых дней войны в Станьково начали появляться переодетые немецкие десантники.

Однажды, на пятый или шестой день войны, Аду разбудил плач матери.

- Мамочка, родная, что случилось?

- Доченька, немцы пришли!

- Где они? - Ада припала к окну.

- Ах, боже ты мой, едут! - с плачем вбежала к ним соседка.

И Ада увидела: здоровые, самодовольные, нахальные, они ехали по станьковской улице.

Вот один остановил мотоцикл у дома Казеев.

- Яйка! Млеко! Шпек! - первые слова, услышанные Адой от завоевателей её родной деревни, её земли... Той земли, по которой она бегала маленькой, которая ласкала её босые ноги, которая цвела розами, шумела берёзовыми рощами...

Ада с Маратом выполняли поручения комиссара Домарёва. Он пришёл к ним в дом раненый. И теперь, переодетый, с документами на имя их отца, которого будто бы "освободили доблестные немецкие войска" из "советской тюрьмы", он лежал у них за перегородкой и что-то всё писал и писал... Ада и Марат разносили его записки-обращения окруженцам, которые до поры до времени жили в соседних деревнях.

По заданию комиссара Домарёва они сходили в разрушенную будку в военном городке и принесли линолеум. Комиссар Домарёв и лейтенант Комаров вырезали из него печати... О, те печати сослужили большую службу! Сколько справок и паспортов было заверено теми печатями!

Когда похолодало, когда ночи в лесу стали по-осеннему неприветливыми, в "штаб", как называл Домарёв их дом, по ночам стали приходить "лесные люди"... И хотя делалось это очень осторожно, всё же нашлись глаза, что подглядели, нашлись уши, что подслушали, и нелюди, что донесли...

Однажды Анна Алексеевна и Домарёв, как обычно, пошли в лес. Никто не знал, что над ними уже нависла страшная угроза ареста.

- Наносите, дети, воды и разожгите плиту. Надо всё перемыть, и в дорогу двинемся...

Ада с Маратом старались: носили и грели воду. Вдруг Марат глянул в окно:

- Ада, немцы идут к нам!

Ада успела только схватить и засунуть в носки тапочек печати, которые забыл спрятать Домарёв.

Немцы перевернули в доме всё вверх дном, избили Аду. Но печатей не нашли... Тогда они сделали засаду. Мать и Домарёв постучали в окно, ни о чём не догадываясь... Их схватили, связали руки...

- Мама! Мамочка!

Мать услышала этот крик.

- Дети, я вернусь!..

...Ада не помнит, сколько времени просидела она неподвижно, сложа руки и глядя в одну точку. Опомнилась лишь тогда, когда ей сказали идти в сельсовет.

У сельсовета, где теперь помещался полицейский участок, Ада увидела чёрную закрытую машину.

- Мамочка! Мы тут! Я и Марат!

Из машины долетел только кашель матери.

- Мамочка!..

- Не волнуйтесь, дети, я вернусь!..

Это были последние слова матери.

Тяжёлая, будто камень, рука оторвала Аду от дверей машины, швырнула в сторону. Взревел мотор. Машина исчезла.

Допрашивал Аду немецкий офицер без переводчика. Он сам хорошо знал русский язык.

- Если ты хочешь, чтобы твоя мать вернулась домой, ты должна сказать, кто такой Домарёв, с которым она так часто ходила в лес.

- Я не знаю Домарёва. У нас живёт наш отец. Его недавно освободили немецкие войска из советской тюрьмы.

- О! Ты не знаешь, что он комиссар?..

- Я не знаю комиссара.

- А вот это ты знаешь?! - Тонкая выхоленная рука в перстнях открыла изящный лакированный футляр. Так же не спеша достала красивую, словно игрушка, плеть. - Так я познакомлю! - И страшная, нечеловеческая боль обожгла девушку. Раз, второй, третий!.. - Вывести! Пускай вспомнит!