Сестра милосердия

— Мне больно думать об этом, — продолжал Воинов тихо, — о том, что ваши чувства были так нехорошо обмануты. Но мне вы можете верить.

— Кстати, я все еще княжна, — буркнула Элеонора, — и вам, красному командиру, не пристало на мне жениться.

Чтобы скрыть слезы, Элеонора отвернулась и сделала вид, будто изучает корешки медицинских книг.

— Все, хватит выдумывать! Такого аргумента, чтобы я отказался от вас, не существует!

Он рывком притянул ее к себе, и губы их наконец соединились в осторожном поцелуе. Элеонора чувствовала тепло его тела, как весь он льнет к ней, совсем иначе, чем раньше. Господи, как она его любила! Всем сердцем, всей душой тянулась к нему.

Если бы можно было сейчас растаять, исчезнуть в кольце этой удивительной нежности…

Встретиться с его вечностью, как со своей собственной…

Но она рассказала еще не все. Костя имеет право знать и о том, что с ней случилось во время ареста. Но вдруг это окажется слишком тяжело для него? Элеонора зажмурилась и сильно, как ребенок, прижалась в Воинову. Нет, в этом она никогда не сможет ему признаться. Слишком стыдно и слишком больно.

Господи, прости меня, но пусть Костя никогда не узнает! Я призналась в своем грехе, разреши мне промолчать о позоре. Прошу тебя, Господь милосердный…

Он ведь тоже не рассказал про Лизу.

У каждого человека в душе есть уголок, в который он никого никогда не пускает. И как бы душа ни была озарена светом любви, всегда остается маленькая тень.

Прошло много времени, прежде чем он выпустил ее из объятий. Волосы растрепались, лицо горело молодым азартом, совсем как в прежние времена.

— Леля, — прошептал он и повторил, словно пробуя на вкус, — Леля. Можно я буду вас так называть?

Она кивнула: можно.

— Лелечка! Я так давно мечтал назвать этим именем вас… тебя…

Он снова прильнул к ее губам.

И Элеонора поняла, что иначе не могло быть. Все невзгоды и испытания, все ее собственные ошибки были посланы ей не для того, чтобы терзаться, а чтобы научиться держать удар. Чтобы достойно встретить те новые невзгоды, которые ждут их с Константином Георгиевичем, и быть ему верной спутницей.

И просто чтобы ценить каждую минуту, которую Господь посылает им.

Архангельские снимали половину частного дома на самой окраине города. С каждым днем в этом суровом краю становилось все больше ссыльных, и, зная, как им приходится мыкаться в поисках крова и хлеба, супруги считали свой трудный быт большой удачей.

Утром спустился сильный туман и простоял весь день, белый и холодный, как молоко из погреба. Видно было только неровные жерди изгороди да толстые бревна сруба, тусклые и серые от старости.

Трава под ногами пожухла, а ветви кустов, неясно вырисовывавшихся в тумане, почти обнажились.

В Петербурге в это время еще золотая осень, но здесь природа уже затаилась в ожидании зимы.

Ксения Михайловна подошла к воротам и облокотилась на перекладину. Раскисшая песчаная дорога терялась в тумане, но, сделав небольшое усилие, она все же разглядела фигуру мужа. Если не случалось ничего экстренного, он всегда возвращался со службы в это время.

Она вдруг подумала, что стан его стал гибким, а походка легкой, как в юности. Но Петр Иванович изменился не только внешне. Жизнерадостный и открытый человек, даже немного сибарит, превратился в настоящего подвижника. Он очень много работал, оперировал, занимался с учениками и не забывал свою любимую науку. Но теперь у него появились и новые заботы. Благодаря своему мастерству Петр Иванович стал заметной фигурой в городе и пользовался этим, чтобы помогать другим ссыльным. Ведь среди них были и одинокие женщины с детьми, и старики, и больные, положение которых поистине ужасало. Всем им требовался угол и какой-то способ прокормиться. Профессор Архангельский вдохновенно интриговал, напоминал о себе бывшим пациентам (что резко осуждал в былые времена), и ручался, и раздавал рекомендации…

Ксения Михайловна тоже помогала как могла. Она наносила визиты, посвящала новоприбывших дам в тонкости здешнего быта, а если видела, что семья голодает, старалась ненавязчиво подкормить детей.

Общаясь с чужими детьми, она с болью думала о внучках и дочери. Неужели они никогда не увидятся? Иногда боль от разлуки становилась такой острой, что перехватывало дыхание.

Но разве ей было бы легче, если бы дочь страдала вместе с ней? Если бы ее внучки плакали от голода, как дети ссыльных?

Они с Петром Ивановичем знают, что их близким ничего не угрожает, а это огромное счастье, которое сейчас почти недостижимо.

Петр Иванович подошел и поцеловал ее в мокрую от тумана щеку. Заметив, что она не спешит домой, Архангельский достал папиросы. Некоторое время супруги молча смотрели, как растворяется в тумане табачный дым.

«Многими скорбями надлежит нам войти в царство Божие» — вдруг вспомнила Ксения Михайловна и улыбнулась. Все идет своим чередом.

— Сегодня пришло письмо от Элеоноры.

— Что-то есть? Какие-нибудь новости? — быстро спросил Петр Иванович и сжал ее руку.

Она покачала головой:

— О Лизе ничего. Элеонора пишет, что вышла замуж за твоего доктора Воинова.

— О! Что ж, я рад за них обоих.