Сестра милосердия

Элеонора знала, что переимчива и физически сильна, поэтому научиться будет нетрудно, но вот что надевать?

Откинув кисею, за которой висела одежда, девушка задумалась. Впрочем, думай не думай, а выбор небогат. Вместо прямой юбки можно надеть расклешенную, чтоб не сдерживала шаг, а под нее — теплые рейтузы. А если наряд окажется совсем непригоден или эти доморощенные спортсмены начнут над ней смеяться, она просто уйдет, вот и все. Но, подойдя к месту сбора, она увидела, что сослуживцы тоже оделись кто во что горазд. Просто живописная группа нищих, достойная кисти художника-передвижника.

Народу собралось человек пятнадцать, но, судя по расстроенному Шурину лицу, он рассчитывал на большее.

— Черт, черт! — стоя возле кабины грузовика, он курил резкими затяжками. В грубом свитере с высоким воротом и матросском бушлате без опознавательных знаков, но с красным бантом, его щуплая фигура вдруг показалась Элеоноре грозно-значительной. — Я, дурак, машину достал, еще переживал, что все не поместятся! Ну ничего, я им покажу срыв мероприятия…

Из хороших знакомых были только Калинин, пожилой терапевт Харитонов и перевязочная сестра Лидия, сухопарая дама средних лет. Она единственная была одета, как настоящая спортсменка, а на фоне остальных, пожалуй, выглядела даже щегольски. И как ни мало Элеонора разбиралась в спортивном инвентаре, легко определила, что лыжи у нее настоящие, заслуженные. Остальные участники «мероприятия» были ей известны только в лицо, поэтому она удивилась, когда те, устроившись в кузове, стали с ней тепло здороваться и спрашивать, как идут дела в операционном блоке. А одна веселая краснощекая девица, по виду хохлушка, с таинственным видом отогнула брезентовое полотнище и показала мешок картошки.

Грузовик оказался невероятно старым, в нем все бренчало и скрипело, а на ухабах страшно трясло, пассажиры подскакивали чуть ли не на полметра. Шура даже прекратил возмущаться из боязни прикусить язык.

А молодые сестрички, наоборот, на каждой яме хватались друг за друга и пронзительно визжали, а приземлившись, начинали хохотать.

Абсолютно неприличное поведение, но Элеоноре почему-то было приятно смотреть на них, она поймала себя на том, что улыбается…

Пока добирались до Стрельны, распогодилось. Ветер совершенно стих, и снег перестал. Тяжелые тучи сменились пышными белыми облаками, застывшими в ясном синем небе. Солнце пряталось где-то за ними, но все равно наступил светлый погожий день.

Хорошо, что я приехала, подумала Элеонора, с наслаждением вдыхая свежий лесной воздух.

Шура дал ей лыжи, сам затянул ремешки креплений и начал учить технике хода. В его изложении премудрость оказалась невелика, нужно было всего лишь «толкаться, скользить и пружинить», основная загвоздка состояла в том, чтобы делать каждое движение в нужный момент.

Она быстро уловила суть, но до автоматизма было еще очень далеко, приходилось ежесекундно говорить себе «вот я толкаю, а сейчас скольжу, а теперь пружиню», и от этого Элеонора уставала больше, чем непосредственно от физической нагрузки.

Шура наметил ей дистанцию вокруг пруда, а с Калининым, Лидой и Харитоновым отправился на «большую лыжню».

Элеонора с удовольствием посмотрела, как размашисто побежал Калинин, за ним строгими техничными движениями заскользила Лида, а Довгалюк ее просто потряс. Глядя на него, можно было подумать, что ничего нет проще, чем ходить на лыжах. Он будто никуда не торопился, но очень быстро обогнал Николая Владимировича и нескольких шедших впереди спортсменов.

Это высшая степень профессионализма, когда наблюдающим за тобой профанам кажется, что все очень просто и научиться — пара пустяков.

А это очень непросто, думала Элеонора, продолжая свой путь вокруг пруда. Ей легче было бы пройти дистанцию пешком, с лыжами на плече, и она очень завидовала сестричке-хохлушке, которая вместо лыж сразу занялась костром. Грела на нем ужасающих размеров медный чайник с носиком, изогнутым, как лебединая шея, и, сосредоточенно перемешивая палочкой угли, пекла картошку.

Было немного стыдно, что она ходит на лыжах хуже всех в этом парке, но сойти с дистанции казалось еще стыднее. А потом вдруг сказался известный эффект физических упражнений, о котором она совсем забыла. Куда-то делись все грустные мысли и бесплодные сожаления.

Она шла по лыжне, стараясь, несмотря на усталость, соблюдать технические приемы, что ей показал Довгалюк, и думая только о том, чтобы преодолеть дистанцию.

А когда вернулась к костру, получила жестяную кружку чаю и большую картофелину, всю в золе. Она была очень горячая, кожура, местами обуглившаяся, ломалась, как кора, открывая желтую мякоть, от которой валил густой пар. Пахло так, что голова кружилась от голода. Картошка обжигала пальцы, но ждать, пока остынет, никто не хотел. Клубни перекидывали в руках, энергично дули, пачкая лица в золе, и превозносили поварское мастерство сестрички.