Сестра милосердия

— Тише, тише, все будет хорошо, — сказала она машинально, хотя вовсе не была в этом уверена. Пульс Катрин был очень слабым и таким частым, что его было бы трудно сосчитать, даже имея часы. — Вас били на допросе?

— Немного, — Катрин будто стыдно было в этом признаваться, — вдруг я знаю, где тайник. Но старый Груздев не сказал бы мне этого и в лучшие времена… О, если бы он только намекнул! Я бы призналась во всем, лишь бы только выбраться отсюда! Боже, какая боль!

Элеонора осторожно пощупала ее живот. Он был напряжен и, кажется, сильно увеличился. Как ни скромны были ее познания в акушерстве, их вполне хватило, чтобы понять: у Катрин или разрыв матки, или отслойка плаценты. В обоих состояниях требуется немедленное кесарево сечение для спасения жизни матери и ребенка. Или хотя бы матери, мрачно подумала она.

Еще раз уверив Катрин, что все будет хорошо, Элеонора забарабанила в дверь. Звуки от ударов гулко отзывались в камере.

На стук долго никто не откликался, Элеонора уже стала терять надежду, как наконец лязгнула заслонка и в маленьком зарешеченном оконце показался фрагмент лица часового.

— Чего шумишь? — дружелюбно спросил он.

— Заключенной плохо. Ее немедленно надо доставить в больницу!

— Ишь чего выдумала! Тикать захотела? Ничего у тебя не выйдет, — охранник хотел закрыть окно.

— Пожалуйста, не уходите! — крикнула Элеонора. — У нас беременная, и ей срочно нужна медицинская помощь! Иначе она умрет!

Последнюю фразу она произнесла почти шепотом, чтобы Катрин не слышала ее. Но той, кажется, было все равно. Она глухо стонала, а Елизавета Ксаверьевна баюкала ее, как ребенка.

— То ваша бабья справа, без дохтура разберетесь.

— Нет! Не разберемся! Ей нужна срочная операция! Не верите мне, зовите врача, он подтвердит, у вас же есть врач?

— Есть, да не про вашу честь! — с довольной ухмылкой часовой закрыл окно.

Господи, что делать? Если срочно не доставить Катрин в больницу, она не доживет до утра.

Всякое бывало в ее практике, бывало и такое, что люди умирали у нее на руках, но она всегда делала для их спасения все, что только возможно.

А сейчас — полная безоружность перед лицом смерти. Она знает, как помочь, но не может ничего предпринять из-за косности охранника.

Только сейчас, в минуту наивысшей беспомощности, Элеонора по-настоящему почувствовала себя узницей.

Все втроем они собрались вокруг Катрин. Елизавета Ксаверьевна подложила ей под поясницу свою подушку, а под ноги — свернутый тюфяк. Анна Павловна промокала женщине лоб носовым платком, а Шмидт энергично махала полотенцем.

— Ничего, ничего, — приговаривала Головина, — все обойдется.

Элеонора покачала головой.

Елизавета Ксаверьевна, заметив этот жест, отложила полотенце и, взяв Элеонору под руку, отошла с ней в другой угол камеры:

— Все так плохо?

— Хуже не придумать.

— Ладно, — Шмидт подошла к двери и стала дубасить по ней руками и ногами. Шум поднялся такой, что находящаяся в забытьи Катрин открыла глаза.

В этот раз охранник подошел гораздо быстрее:

— Ты че творишь, дура? В карцер захотела?

— Слушай, умник, — в голосе старой девы слышался металл, — эта женщина важная заложница. Если она сейчас умрет, советская власть не получит много золота. И спросят с тебя, уж мы об этом позаботимся. Так что лучше беги за врачом, да поскорее.

— Ладно, ладно, чего ты…

Охранник даже забыл закрыть окошко, но сразу вернулся и исправил упущение. Потянулись минуты ожидания.

Элеонора почти физически чувствовала, как из тела Катрин уходит жизнь. Что бы только она ни отдала, лишь бы остановить это угасание! Несчастный малютка наверняка уже погиб… Ее сознание, как всегда в подобных случаях, словно разделилось на две половины. Одна хладнокровно отмечала ход болезни и подсказывала правильные действия, а вторая горячо сочувствовала пациенту.

Еще час промедления, и Катрин будет уже не спасти.

Когда она потеряла сознание, пожилые дамы испугались и стали тормошить ее. Элеонора сказала, что не нужно, это только истощит силы больной. Чтобы хоть что-то делать, она положила под ноги Катрин еще один тюфяк. Якобы это усилит приток крови к голове.

Наконец появился врач. Это был суетливый испитой человек, Элеонора заметила, как мелко дрожат его руки. Ей даже почудилось, что от него пахнет вином.

Она четко, как на профессорском обходе, доложила ситуацию.

Врач поморщился.

Проверив пульс Катрин и проведя рукой по животу, он сказал:

— Нужно в лазарет. Есть носилки?

Охранник покачал головой.

— Так что делать? Не на руках же я ее потащу.

О господи! Элеоноре стало так стыдно за коллегу… Настоящий врач, когда видит подобную картину, действует стремительно.

— Я помогу, — вызвалась она, — я опытная операционная сестра, можете мной всецело располагать.

— Да помолчи, гражданочка! Без тебя разберемся, — вяло сказал доктор. Кажется, единственным его чувством была досада, что его потревожили среди ночи.

— Несите в одеяле, — Елизавета Ксаверьевна бросила охраннику свое одеяло.

Подошел второй охранник.

Они так небрежно понесли Катрин, что голова ее стукнулась о край дверного проема.

Элеонора воскликнула «осторожнее!», на что доктор ответил ей непечатно.