Сестра милосердия

Сердце Элеоноры обливалось кровью от жалости к молодой женщине. И не только к ее нынешнему положению. Как это ужасно, жить с чуждыми тебе, равнодушными людьми, без любви и без радости! Это еще хуже, чем одиночество. Поневоле вспомнишь другую Катерину с ее прокламациями о свободе женщины…

Она подумала о том, как странно пошутила судьба, соединив их всех в одной камере. Двух дам на склоне лет, проживших такие разные жизни с таким одинаковым финалом — полное одиночество и тюрьма. Женщину, отдавшую свои драгоценности для выживания собачки Микки, и женщину, родные которой не хотят расстаться с семейным достоянием ради спасения ее жизни. И ее саму, одиночку, о которой никто не будет плакать.

Наконец ее повели на допрос. После череды коридоров она оказалась в самом обычном кабинете с самыми обычными высокими стеллажами и тяжелым письменным столом. А главное, тут было настоящее окно, хоть и забранное решеткой. Она с наслаждением смотрела на заснеженные верхушки деревьев, образующие прихотливый узор на фоне сумеречного неба.

— Садитесь, — чекист указал ей на стул раздраженно, будто она пришла по своей воле и отвлекла его от важных дел.

Глядя на него, Элеонора вдруг почувствовала такую тоску, которую нельзя было объяснить только сложившимися обстоятельствами.

Это был не страх, а скорее предчувствие беды, гораздо худшей, чем то, что творится с ней сейчас.

Бывают некрасивые лица, но видно, что природа создавала их любовно, следуя особой гармонии, как маленький шедевр. Такие люди часто более притягательны, чем записные красавцы.

А бывают и другие, которых создатель замыслит обычными миловидными людьми, а потом вдруг ради шутки или из раздражения одним движением все испортит. То нахлобучит линию роста волос почти на брови, то смажет подбородок так, что он почти сливается с шеей, то вытянет нос, то, наоборот, расплющит его по лицу.

У этого сотрудника Господь будто собрал переносицу в щепоть. Глаза были так близко поставлены, что он напоминал циклопа, а густые низкие брови вызвали у Элеоноры чувство тревожного отвращения.

Удостоверив ее личность, чекист сладко потянулся и закурил, выдыхая дым прямо ей в лицо.

— Ну-с? — спросил он весело.

— Простите?

— Ну, расскажите же все сами, и я оформлю чистосердечное признание.

— Мне нечего рассказать.

— Если я начну задавать вопросы, это будет уже другая история, учтите.

— Спасибо, но мне действительно нечего сказать, — повторила Элеонора, стараясь говорить спокойно. В этом чекисте она увидела то же равнодушие, что и у арестовавших ее агентов.

Это было очень противно. Кажется, попади она в руки пламенных идейных революционеров, ей было бы легче. Пусть жестокость, но это настоящая борьба, страсть, самопожертвование ради счастья человечества.

Но стать жертвой этих блеклых людишек без страстей, примкнувших к революции только из соображений сытости и безопасности, было очень тоскливо и даже унизительно.

— Хорошо. Я задам вам несколько вопросов. Итак, вы по происхождению княжна?

Она кивнула.

— Но вы утаили это обстоятельство, устраиваясь на службу в госпиталь?

— Нет.

— Нет?

Элеонора хотела сказать, что не утаила, а просто умолчала о своем титуле. Она вернулась с фронта, у нее прекрасные рекомендации, ничего удивительного, что в госпитале сразу приняли на службу такую опытную сестру. Но потом она подумала, что такой ответ навлечет обвинения в недостаточной бдительности на тех, кто оформлял ее документы. В этом кабинете нужно быть очень осторожной. Молчание — золото, а в данном случае, возможно, молчание — это чья-то жизнь.

— Да.

— Угу, — удовлетворенно кивнув, чекист сделал пометку в протоколе допроса, — а знаете ли вы князя Георгия Львова?

— Лично — нет.

— Он ваш родственник?

— Да, но я никогда не притязала на это родство. Не думаю, что ему известно о моем существовании.

— Хорошо. Вы связывались с представителями Красного Креста?

— Нет.

— Они передавали вам письма из Англии?

— Нет.

Сердце екнуло. Элеонора совершенно не умела лгать…

— В каких отношениях вы состоите с профессором Архангельским?

— Это мой дядя.

— Что вы знаете об его дочери?

— Ничего.

— Он ездил в Лондон на медицинский съезд. Зачем вернулся?

— Как же иначе? Здесь его родина.

— Россия больше не родина для таких, как он.

Элеонора промолчала.

— Вы бываете в его семье. Что они рассказывали вам о дочери?

— Ничего.

— И вы не получали от нее писем?

— Нет.

— Отпираться глупо, — чекист вздохнул даже как-то сочувственно, — мы легко докажем, что вы — член белогвардейского подполья. Через Красный Крест вы связываетесь с нашими врагами за границей. Остается только узнать, какого рода сведения вы передаете.

— Боже, какая глупость! — обвинение было настолько абсурдным, что она не испугалась. — Я обычная сестра милосердия, что интересного могу я передать для наших врагов? Я ничего не знаю.

— Вы не знаете, а ваши друзья? Профессор Архангельский, например. Он тоже ничего не знает?

— Он простой врач.

— Но он вернулся, хотя ничто не мешало ему остаться с дочерью! Значит, получил какое-то задание. Какое? Это нам еще предстоит узнать.