Сестра милосердия

Как-то я сказала: вдруг Господь послал нам эту корь, чтобы я очнулась и вернулась к своим обязанностям жены и матери? Макс только засмеялся: „Лиза, это большая дерзость, считать, что Господь все время отправляет тебе послания, и уж совсем глупость думать, что ты так вот запросто можешь их прочесть“. Просто жизнь идет своим чередом, сказал он. Мне показалось, он вспомнил свою первую жену, как тосковал после ее смерти, а теперь вот счастлив со мной.

Но жена — это не родители, и потом, мама с папой живы! Вот что терзает меня: они страдают, бедствуют, а я ничем не могу им помочь! Я жадно собираю все слухи о том, что творится в России. Рассказывают такие ужасы, что это просто не может быть правдой. Это запредельное зло, зло большее, чем необходимо для полного торжества зла.

Теперь будет очень трудно вызволить их, если отец вдруг передумает.

Ох, Элеонора, я очень счастливая женщина, я люблю и любима, у нас прекрасные дети, и когда я выходила за Макса, то совсем не думала, что так все обернется и замужество окажется для меня спасением от невзгод и нищеты. Но почему-то чувствую себя дезертиром. Впрочем, мои чувства — это совсем не важно.

Доктор Фрост говорит, что сейчас мой долг — думать о малыше, которого я ношу под сердцем. Найти утешение в заботе о тех, о ком я действительно могу позаботиться. Но это все не то, не то…

Открою тебе тайну, милая сестра: мы могли бы вызволить тебя. Если бы я попросила Макса, он бы это устроил, он всегда очень симпатизировал тебе. Но я молчу, потому что если ты уедешь, родители останутся совсем одни. Это малодушно и стыдно, что я заставляю тебя делать то, что должна сама, но я молчу! Прости меня, сестра…»

Лиза отложила перо, быстрым движением смяла лист и швырнула в камин.

Коридор закончился. Элеонора повернула и остановилась. Сейчас выстрелят. Но конвоиры толкнули ее в спину — мол, шагай. Они спустились по узкой и грязной лестнице, нестерпимо воняющей табаком, и оказались в новом коридоре, очень темном, с низким потолком.

— Не думала, что моя смерть будет такой грязной, — пробормотала Элеонора.

Один из чекистов достал большую связку ключей и сосредоточенно перебрал ее.

— Давай сюда, — сказал он, открывая глухую железную дверь.

За ней оказалась маленькая комнатенка без окон. От голой лампочки, свисающей с потолка на шнуре, исходил тусклый свет, позволявший увидеть простой железный стол и два табурета. Стены выкрашены тоскливой казенной краской, а пол каменный и, кажется, мокрый.

Свидание со смертью состоится в омерзительной обстановке… Элеонора вздохнула. Чего ждут ее палачи? Когда у нее сдадут нервы и она станет валяться у них в ногах, выпрашивая жизнь? Или они только конвоиры и сейчас появится настоящий убийца?

— Подойди к столу, — сказал конвоир, — и вытяни руки.

Элеонора повиновалась. Один охранник взял ее за шею, наклонил и сильно прижал к столешнице, а другой в это время схватил ее запястья, и мгновенно сковал их перекинутыми через ножку стола наручниками.

Господи, зачем они это делают? Неужели пытки? Почему тогда они ни о чем не спрашивают и где следователь?

— Не вздумай орать, иначе пожалеешь, — охранник взял ее за волосы и легонько стукнул лбом о стол, — поняла?

— Поняла, поняла, — передразнил второй, достал из кармана какую-то тряпку и очень точным движением засунул ей в рот, так что Элеонора могла только мычать.

— Смотри, чтоб не задохнулась, — будничным тоном посоветовал чекист, — ладно, давай первый, как договорились, а я покурю пока.

Он вышел, громыхнув дверью, а второй подошел сзади, одной рукой прижал ее спину, а другой задрал юбку.

Только теперь она поняла, что конвоиры собираются с ней сделать. Кричать она не могла, из-за кляпа выходило только мычание, да и что толку звать на помощь в чекистской тюрьме? Кто из этих дьяволов поможет ей?

Из-за наручников она не могла и защищаться, руки оказались почти вывихнуты в плечах, а чекист так навалился ей на спину, что она едва дышала. Оставались только ноги.

Элеонора изо всех сил била ногами, но все было тщетно. Чекист, казалось, не замечал ее ударов. Он грубо мял ее и тискал, а когда схватил за грудь, она едва не потеряла сознание от боли и омерзения.

— Тише, тише, — шипел он, — тебе понравится…

Чекист проник в нее безжалостно. Схватив девушку за волосы, он постукивал ее головой о стол в такт своим движениям, но она больше не чувствовала боли.

Она умирала от омерзения и отвращения к самой себе.

Почему ее тело устроено так, что она не может закрыться от этого негодяя? Почему позволила сделать это с собой? Зачем безропотно пошла со своими насильниками, как овца на веревочке? Она должна была сопротивляться и добиться, чтобы ей пустили пулю в голову, а не унижали так страшно.

Элеонора снова попыталась вырваться.

— Тихо, я сказал, — чекист изо всех сил грохнул ее лбом о стол.

Но это только придало ей сил. Она не сможет одолеть чекиста, это ясно, но, может быть, следующий удар убьет ее и прекратит эту пытку?

…Кажется, она действительно на секунду потеряла сознание, потому что вдруг увидела, что незнакомый человек снимает с нее наручники.

— Как вы? Живы?