Сестра милосердия

Как обычно бывает после долгой разлуки, они болтали все больше о пустяках. Елизавета Ксаверьевна нашла, что Элеонора выглядит гораздо лучше, чем когда сидела в камере. Впрочем, девушка и сама это ощущала. С продовольствием стало намного легче, она больше не голодала, и ежедневные прогулки сделала свое дело. Она поздоровела, посвежела, на щеках появился стойкий румянец. Даже ее аскетические туалеты стали сидеть гораздо лучше.

Шмидт с одобрением смотрела на ее прямую черную юбку, от старости порыжевшую на швах, и белую блузку. Вышивка на ней была не кокетством, а суровой необходимостью, как и юбка всего лишь до середины икры – пришлось укрепить и обрезать истлевшую ткань. В общем, наступал такой момент, когда аккуратность уже не могла скрыть ветхости одежды. Нужно что-то искать, но у Элеоноры не было ни денег, ни времени, ни желания наряжаться.

Елизавета Ксаверьевна предложила запросто бывать у нее.

– Мы с вами могли бы читать вслух по очереди. Пока одна читает, вторая рукодельничает, а потом можно обсудить прочитанное.

– Ах, Елизавета Ксаверьевна, это были бы прекрасные вечера, но, боюсь, я сейчас слишком занята малышом. А когда у меня появляется свободное время, я трачу его на сон. Пусть Эрик немного подрастет. Но мне бы очень хотелось, чтобы наша дружба не прервалась.

– Что ж, милая, кто нам помешает гулять вместе? Мы с Микки уже староваты, чтобы каждый день совершать такие экспедиции, но обещаю, что раз в неделю мы будем сюда приходить. Не люблю давать советы, но все же скажу вам: не надо так рьяно принимать участие в судьбе этого ребенка, если только вы не планируете стать очередной баронессой Шварцвальд.

– Почему же?

– Не сердитесь, милая. Просто каждый должен нести свой крест, и отбирать его – это даже в какой-то мере грех. Этот прелестный малютка не ваш сын, как бы ни хотелось вам думать обратное. Заменяя ему мать, вы лишаете его отца.

Элеонора почувствовала, как кровь прилила к щекам:

– Елизавета Ксаверьевна!

– Именно так. Считайте меня черствой старухой, воля ваша. В свое время вопросы продолжения рода обошли меня стороной, и я не вижу смысла заниматься ими сейчас. Поверьте, милая, самое худшее, что может сделать себе человек, это взять то, что ему не дал Бог. Заполняя пустоту, можно натащить в свою жизнь такой мусор, что вовек не отмоешься.

Тут она заметила, как погрустнела Элеонора, и быстро перебила сама себя:

– Ладно, ладно, не слушайте карканье старой девы. В самом деле, не может этот сорокалетний дурак вынянчить малыша. Только будьте очень осторожны, не отдавайте этому ребенку все свое сердце.

Разговор произвел на Элеонору тягостное впечатление, но когда она села кормить Эрика, все философские сентенции старой девы вылетели у нее из головы. Шмидт много-много лет живет одна, конечно, она очерствела сердцем, обычные женские заботы вызывают у нее раздражение.

Просто надо говорить с Елизаветой Ксаверьевной о литературе, а не о жизни.

В заботах и хлопотах время летело быстро, и в то же время казалось, будто прошла целая вечность с тех пор, как Эрик появился на свет.

К наступлению зимы он уже вовсю сидел в кроватке и улыбался Элеоноре, дерзко посверкивая единственным сахарным зубиком. Пытался вставать, но пока это не очень получалось. Падения не обескураживали его, он сразу возобновлял попытки.

Даже нянюшка, воспитавшая великое множество детей, находила его удивительным ребенком, а для Элеоноры не было в мире никого прекраснее.

И Шварцвальд, и няня сходились в том, что ребенку надо закаляться, мальчик не должен расти неженкой, поэтому Элеонора помногу гуляла с ним, несмотря на холод. В куцем жакетике она страшно мерзла, и в особо морозные дни прогулка превращалась в пробежку.

Увидев это, Елизавета Ксаверьевна подарила ей свои знаменитые меха.

– Нет, я не могу принять! – Элеонора даже растерялась.

– Конечно, можете! Мне они никогда не нравились, а вам очень идут.

– Вы их лучше продайте.

– Гм! Котлетка для Микки или зима в тепле для вас? Трудный выбор, – сказала старая дева без улыбки, – после долгих колебаний я все же решила в вашу пользу.

Эрик рос здоровым ребенком, но его не миновали обычные детские напасти – пережили и колики, и первый зуб. Один раз у него поднялась высоченная температура, Элеонора всю ночь носила его на руках, сама не своя от страха. Потом ей немного странно было вспоминать, как она, опытная сестра, растерялась, из головы будто вынули все знания о детских болезнях, оставив только первобытный ужас. Слава богу, нянюшка не утратила хладнокровия и отдала все нужные распоряжения. Они обтерли Эрика уксусом, давали ему питье с малиной, и наутро температура упала, так что профессор, которого привел барон, нашел ребенка совершенно здоровым. Такие свечки бывают, когда режутся зубки, беспечно заметил он, добавив, что если Шварцвальд и дальше будет пользоваться служебным положением и приглашать светило науки на каждый детский чих, то ребенку придется трудно.