Сестра моя Каисса

Я промучился полночи и позвал Зухаря. Он колдовал-колдовал надо мной – тщетно. Следующий день я ходил как ватный, ночью не стал испытывать судьбу, попросил Зухаря сразу браться за дело. И опять все зря. «Извините, – сказал он, – я не в силах быть вам полезным. Ваша нервная система не уступает моей, так что если желаете, – могу обучить вас своим приемам. Но усыпить – не могу». А таблетки были для меня табу – шахматы их не прощают.

И опять пошли ничьи. Двайер и Шепард исчезли с горизонта – по требованию судей и организаторов они были выдворены службой безопасности не только из зала, но и из гостиницы. Друзья мне рассказывали об этом, видимо, рассчитывая успокоить, но я отмахивался с досадой. Я знал, что все дело во мне, только во мне. И я бился мыслью и все не мог понять, – почему, почему, почему я не могу реализовать свое несомненное игровое преимущество?!..

И вдруг – в двадцать седьмой – победа. Причем в какой момент! я уже прогорел к этому времени, и где-то посреди партии почувствовал себя совершенно пустым, и Корчной это видел и уверенно шел к победе… Но он перестарался. Он слишком хотел победить, а я был хладнокровен. Повторяю: во мне уже выгорело все, что могло гореть, и я спокойно рассчитал, что бросок соперника придется как раз на его цейтнот, и все крохи сил, что у меня остались, я сберег на последний час игры. И все решил несколькими спокойными, точными ходами.

Еще шаг, еще один раз выиграть – и матч сделан. Но я не знал, не представлял, в этот момент не видел, как сделать последний шаг.

Нечаянная победа, победа, к которой я шел так долго и уже не чаял ее добыть, победа, которая упала ко мне вдруг счастливым подарком, не обманула меня. Правда, я надеялся, что она меня хоть в какой-то степени наполнит. Но этого не случилось, и тогда передо мной встала проблема: как же играть дальше? Ведь такую отличную форму, столько прекрасных шансов не смог реализовать; так на что же я могу рассчитывать, будучи опустошенным? В нашем лагере был праздник; долгое сидение в Багио всем так надоело, ребята предвкушали скорый отъезд; а я постарался уединиться, чтобы не портить им хороший вечер. Ведь все равно никто не мог бы мне помочь. Даже подсказать – что делать, как быть дальше, – мне бы не смог никто.

Следующую партию проиграл, но не расстроился – я ждал этого. Потом из-за тайм-аута сложился целый недельный перерыв, но он меня не выручил. Я ходил пустой, и, когда опять сел за доску, – мне нечем было играть. Опять поражение, второе подряд; потом удалось сделать прокладку – слепил ничью; потом проиграл снова… Как давно это было – то счастливое время, когда я вел плюс три! Теперь счет сравнялся, стало 5:5, и никто не мог поручиться, что будет завтра.

Знаете, чем отличается игрок от неигрока? Если проигрывает подряд неигрок, он разваливается на куски и сдается; если проигрывает раз за разом игрок, – он продолжает идти вперед, потому что знает, что серенькая полоска где-то кончится и опять начнется светлая, и начнется его игра.

Теперь ликовал лагерь Корчного, пресса дружно меня хоронила. Я действительно стоял на краю, но в отличие от всех остальных я чувствовал, что волна Корчного уже прошла, а моя опять начинает подниматься. Нужно было еще самую малость переждать, чтобы моя набрала массу, накопила инерцию, стала неодолимой – и я решил оставить шахматы и махнуть на один день в Манилу. Это была идея моего друга космонавта Виталия Севастьянова. 250 километров на машине в одну сторону, встречи с друзьями, трехчасовое яростное «боление» за наших ребят на баскетбольном матче, потом 250 километров обратно. В другое время после такой поездки я был бы мертвый, а тут меня словно обмыли живой водой. На тридцать вторую партию я пришел уверенный и спокойный. Корчной едва взглянул на меня – и его не стало. Если неделю за неделей видишь перед собой одного и того же человека, то с первого же взгляда угадываешь в нем и состояние, и настроение. И Корчной понял все; даже прежде меня понял, что эта партия будет последней. И я прочел это в его мгновенном, тут же отведенном взгляде.

Эту партию я исполнил так, как хотел бы играть всегда: спокойно, без эмоций, легко и непринужденно. Я видел всю доску, я контролировал игру от начала и до конца; я сразу видел дальнейшие ходы и проверял их только затем, чтобы глупый случай не нарушил неумолимого шествия судьбы. Я не торопил событий, и поэтому в основное время партия не была закончена. Но выигрыш стоял на доске. Дома мы внимательно поглядели ее – шансов на спасение Корчной не имел. В шутку был объявлен конкурс на невыигрывающий вариант за белых. Я, правда, помнил, сколько сотворил на этом матче «чудес», но чувствовал: все они в прошлом – и в первый раз за последние недели заснул мгновенно, едва голова коснулась подушки.