Сестра моя Каисса

Перелом произошел в тринадцатой партии. Ни до, ни после – в процессе. Во время игры. Я сел за столик в одном качестве, поднялся из-за него – в другом. Причем перелом я ощутил не в тот момент, когда ломалось, а после, уже задним числом, когда уже все произошло, – и я вдруг понял, что вижу все окружающее другими, прежними, докризисными глазами: все вокруг было ярко, отчетливо, интересно. И как закончится эта партия, – мне вдруг стало очень интересно. А уж, что в следующей я сыграю хорошо, в полную силу, – у меня и вовсе не было сомнений.

Вот так вдруг. Мотало, мотало где-то в омуте, на самом дне – и вдруг выбросило на поверхность. Молодец, что хватило мужества вытерпеть, не ломать себя, отдаться течению, похвалил я себя. Кстати, наступление кризиса Зухарь прозевал, и отчего он случился, тоже не смог разобраться. Он видел: происходит что-то ненормальное и пытался залезть мне в душу с помощью психоанализа, но я этого не люблю и потому пресек сразу. Сон пока был нормальным, значит, его время еще не пришло.

А началась тринадцатая, как и предыдущие. Я играл без желания, отстранение, словно партия была отделена от меня стеклом. Вроде бы все делал правильно – но все время чуть-чуть опаздывал. Причем замечал это задним числом. Крохи опозданий складывались, я все заметней не поспевал за мыслью соперника… И вдруг словно проснулся. И увидел ситуацию как бы со стороны – свое покорное ожидание, когда мне забьют еще один гол…

Исправлять положение было поздно, вернее – почти поздно. Почти – только потому, что у Корчного был уже цейтнот. Я решил воспользоваться этим, неожиданно для него поломал игру, раскрыл своего короля и пустился во все тяжкие. Корчной этого не ожидал, замешкался, и я использовал ослабление его пресса на все сто процентов: стал быстро-быстро вылезать из-под пресса, почти вылез… Партия была отложена, конечно, в скверной для меня позиции, но не без шансов спастись.

Как вы понимаете, и этот рывок на финише партии, и этот оптимизм были продиктованы моим новым состоянием, и Корчной был первым, кто его почувствовал, и потому долго раздумывал, какой ход записать, все не решался… Ведь он уже знал, что доигрывать ему придется с новым человеком, и он должен был учитывать не только особенности позиции, но и мою вероятную трактовку ее.

При анализе я убедился, что у меня есть шансы спастись, но не более чем шансы. Но я уже без страха смотрел в глаза вероятному проигрышу. Во-первых, думал я, мы еще поборемся, а во-вторых, в следующей партии я ему сам покажу, как у меня поставлен удар.

Итак, я был готов к самому неприятному доигрыванию – и вдруг Корчной берет тайм-аут. Значит, пока не нашел ясного пути к выигрышу и хочет это сделать наверняка. Ладно. Он себя убеждает, что тайм-аут продиктован производственной необходимостью, а я чувствую, что дело в другом: в нем проклюнулась неуверенность. Значит, начинает сдавать…

Доска, на которой мы раскачивались, резко пришла в движение. Я летел вверх, он падал вниз. Но пока никто, кроме меня и Корчного, этого не знал.

Четырнадцатую партию я провел в лучших своих традициях. В дебюте – новинка, затем, используя полученную инициативу, – неспешная, точная, подводная игра, отбирающая поля у его фигур, обрекающая его на томительное состояние ожидания, где и когда я ударю; и наконец – под занавес – получите смертельный укол. Партия тоже была отложена, но сомнений в ее исходе не было.

И вот доигрывание. Ладно, думаю, одну проиграю, другую выиграю, но инициатива уже моя, я ее не выпущу, так что все прекрасно складывается.

Но сел доигрывать четырнадцатую в боевом настрое. Как звучало в фильмах моего детства, на которых я был воспитан: русские не сдаются! Я опять рассчитывал на цейтнот. У меня было много времени, у Корчного – мизер, но я не стал гнать лошадей, решил его немножко помучить. Когда сделали очевидные ходы – перестал играть. Ведь у меня было в запасе целых сорок минут против его полутора. И минут десять из этих сорока я потратил просто так – ни на что: пусть потерзается. Потом четверть часа считал (у меня была на примете непритязательная ловушка, я на нее не очень рассчитывал, но – чего не бывает! – решил соперника подвести к ней: а вдруг впопыхах поверит блефу). Корчной видит, что я что-то знаю и готовлю – и сам впился в доску, буквально грызет ее взглядом. Потом я не спеша пошел – он мгновенно отвечает, я опять не спешу – он не тянет с ответом ни секунды; я делаю вид, что нападаю на пешку; он чует: что-то не то, но времени нет, секунды бегут… он задергался – и защитил пешку ферзем. И тут же мышеловка захлопнулась: ферзь оказался пойманным.

Вместо победы – поражение… Корчной был потрясен. Ведь через полчаса предстояло второе доигрывание – и второе поражение подряд… Я думал, что на второе доигрывание он не пойдет, но он вышел, вероятно, чтобы показать, что спокойно принимает удар судьбы. Он даже улыбался. Могу представить, чего ему стоила эта улыбка.

3:1

Не было ни гроша, да вдруг алтын.

Как дальше ставить игру?