Сестра Моника

Неистово мы веселились лишь раз в год, а именно на праздник святого Николая, покровителя всех тех, кто скрывает свою душу и плоть под масками. Мы любили этот праздник, и, хотя нам не нравилось наряжаться привидениями и скелетами, мы с удовольствием позволяли Фредегунде хлестать наши ряженые зады розгами.

На евангельские чтения перед Крещением Господним мы обычно совершали паломничество в монастырь капуцинов, находившийся в нескольких часах пути от нашего филантропина. Переодетые веселыми крестьянками, в красном и белом, вооруженные громадными соломенными шляпами и шестью тяжелыми кувшинами, наполненными легким бордосским, которое присылали мадам Шоделюзе ее родственники, оно у нас было столовым вином, отправлялись мы в путь. Маэстро Пьяно со скрипкой шел впереди, смычком указывая дорогу к монастырю.

Когда мы так шли, пара за парой, то я с Фре-дегундой обычно завершала процессию, а мадам Шоделюзе шла то вровень с нами, то помедленней, в некотором отдалении позади.

Обычно мы заходили в монастырь через церковь, ставили кувшины в приделе вокруг высокого каменного распятия и накрывали их соломенными шляпами; маэстро Пьяно становился на колени и на ступеньку ниже бережно клал свой натянутый жильными струнами инструмент, после этого мы шли в церковь, мимо прихожан, к главному алтарю, перед которым опускались на колени, читали короткую молитву и рассаживались по местам.

Первый раз был для меня особенно примечательным: в середине Apage Satanas[98], когда мы стали занимать места, брат проповедник набросился на слушателей со своей кафедры; он говорил:

— Мы не должны себя здесь, — (я подумала: то есть там?), — отягощать благами жизни, — (но я попридержала опрометчивые мысли, переполнявшие мою грудь, услышав затем), — тянущими нас вниз, к земле; и не должны мы уступать желаниям тела, погружающими нас в земную грязь. Напротив, наше призвание — постепенно освобождаться от суетных тягот, дабы существо наше становилось легче и мы могли бы вознестись на небо. А тот, кто бродит во тьме, кто копошится в грязи и нечистотах и отягощает себя бременем земного, будет низвергнут во пламень, будет этим пламенем очищен и преображен. Те же, кто творит добро, получат после смерти вечную жизнь, просветленную и духовную, и будут прекрасны телом и душой. Аминь.

Когда богослужение закончилось и прихожане покинули церковь, брат Евхарий, проповедник, подошел к нам и спросил мадам Шоделюзе, понравились ли ей его наставления.

Мадам Шоделюзе, будучи француженкой по происхождению, отвечала, улыбаясь, что пришла как раз к Apage Satanas и поэтому не получила особого удовольствия.

— Ах! — сказал лукавый капуцин, — этого дурного, злого шельму мы гоняем целыми днями и никак не можем от него отделаться. Мы кормим его то хлебом, то пирогами, то водой, то вином, но он не желает отступаться; только посмотрите, как я выгляжу: совершенно одичал, прямо как святой из Фиванской пустыни[99], — здесь он поднял рясу и показал нам свои волосатые ноги и заросший волосами Синай[100] во всей его центростремительной и центробежной силе.

— Как дурак! — пробормотал наш учитель музыки и отвернулся от неприятного для него, но очень привлекательного для нас зрелища. Фредегунда с ревностью смотрел на это мощное свидетельство всевластия церкви.

— Фи! ну и что, — возразил брат Евхарий, — мне-то этого не решать! Огородное пугало уже прогнало нескольких лакомок...

Пьяно понял насмешку и вместе с Фредегундой отошел в сторону.

— А что делает ваш приор, достопочтенный отец? — спросила мадам Шоделюзе и взяла ужасающее достоинство в свои нежные руки.

— Ох, — отвечал монах, улыбаясь от того, каким сильным был его демагог, — он по заведенному порядку ходит туда-сюда и ворчит на черта.

— Ну тогда ведите нас к нему! Вы же знаете, какой сегодня день и с какой торжественностью мы его отмечаем уже на протяжении пяти лет... итак! — здесь она отпустила первородный грех священника, брат Евхарий взял ее под руку и попросил нас следовать за ним.

Войдя в трапезную, мы застали одиннадцать братьев и приора за беседой. Приор Параклет был статным, бодрым мужчиной и понравился нам всем с первого взгляда. С благороднейшим приличием он запустил руку под юбку нашей наставнице и поцеловал ее в губы, а затем в грудь. Братья окружили нас, подвели к окнам, задрали нам юбки и рассматривали нас с умеренным любопытством.

Мы позволяли делать с нами все, потому как знали, что их дерзость не переступит положенных границ.

В это время накрыли стол, который теперь манил нас изысканными угощениями. К нам присоединились г-н Пьяно и Фредегунда, и за столом не осталось свободных мест.