Сестра морского льва

Шаги вдруг чьи-то послышались. Вернувшись из воспоминаний в день сегодняшний, Волков насторожился: из-за камней вышел Аркаха Короед. Пройдя мимо и не заметив его, Аркаха остановился на краю обрыва и вначале осмотрел бухточку, нерп, он даже будто подсчитывал животных, потому что шевелил губами, а потом, приложив к глазам бинокль, долго изучал лежбище котиков.

Волков сунул в карман трубку и направился к парню. Он заметил, как Короед вздрогнул, услышав хруст гальки под ногами человека, но не повернулся, продолжая разглядывать лежбище.

— Сэр, вы решили нанести мне визит вежливости? — спросил Волков, подходя к Аркахе. — Или что потерял тут?

— А, Волк! Привет. — Отозвался Короед, опуская бинокль. Он улыбнулся, но лицо было жестким, а прищур глаз вызывающим, холодным. — Потерял. Вся наша жизнь, Волк, сплошные потери. Мелькнул денек — потеря, минул другой — опять же потеря.

— Давай короче. Чего тебе тут надо?

— Нервный ты какой. «Чего» да «чего». По делу, стало быть, по государственному. Филинов прислал. Понял-нет? — Аркаха закурил, не спуская светлых, цвета костерного дыма наглых глаз с лица Волкова, и продолжил: — Так вот, ветры у нас на Большом лежбище очень сильные, дьявол их побери, и уходят котишки в океан. План, стало быть, трещит. А тут затишье. Курорт! Вот и думаем мы: понятно, что лежбище под запретом, но что случится, ежели мы сотни две котишек… Понял-нет?

— Это так Филинов решил?

— Это мы так решили, промысловики. Вот я и махнул сюда поглядеть, как тут с котишками. А что Филинов? Он же наш, свой мужик. — Аркаха нажал на слово «свой». — Он же понимает, что без выполнения плана ему — труба. Да и мы тоже в прогаре.

— Вот что: вали, друг, назад, на Большое лежбище, — посоветовал парню Волков. — Понял-нет? И если…

— Не надо меня пугать, — процедил Аркаха, придвигаясь к Волкову и обнажая в ухмылке стальные зубы. — Не такие меня пугали. А тут какой-то чмырь на неделю прикатывает и начинает свои порядки устанавливать. Уедешь, мы ведь все равно, ежели понадобится…

— Не дождетесь вы моего отъезда.

— Не встревай в наши дела, Волк. Понял-нет?

— За план так переживаешь?

— Я все сказал, Волк.

Бросив окурок, Аркаха втоптал его в землю и, поправив карабин, пошагал в сторону Большого лежбища размеренно и быстро, как человек, привыкший много ходить. Волков поглядел ему вслед и увидел, что на правом каблуке сапога Аркахи подковка болталась на одном гвоздике. И Аркаха заметил это. Остановившись, он оторвал изношенный кусочек металла и бросил его на раскисшую тропинку. Потом, когда Короед ушел достаточно далеко, Волков поднял подковку и сунул ее в карман. Для чего? Он и сам не знал этого.

Несколько листков из определителя

Жизнь Робинзона — это труд и труд, это бесконечная работа. Волков утер пот с лица, поправил толстую веревку, надетую на плечо, и взглянул на немного осунувшееся лицо Альки: шла к концу вторая неделя их жизни в бухте Урильей, и, кажется, у них не было еще ни одной свободной минуты. Правда, и сделали они уже немало: Волков разгородил дом, и получилось в нем три комнаты: большая, которую Алька называла «зала», маленькая, в ней Волков оборудовал свою «каюту» с грубым, сколоченным из тяжелых плах столом и полками, и совсем маленькая и пока без окон комнатка для Альки. В «каюте» был «стул» из китового позвонка, а на полках стояли и лежали различные находки: кухтыль, весь обросший раковинками, зеленый-презеленый кусок самородной меди и граненая бутылка с запиской, которую невозможно было прочесть. По вечерам они с Алькой сидели у печки и фантазировали: о чем же в ней сообщается? Кто бросил это таинственное послание в океан?..

Оказалось, что не только пол прогнил, но и крыша в доме прохудилась, и дверь едва не рассыпается, новую надо ладить.

— Ну, ребенок, взяли. И р-ра-аз!

— И не ребенок, вот! А если ты так будешь говорить, что я… Ну что же мы? И два-а-а!

Скрипя по гальке, связка досок сдвинулась с места. От бичевы из японского яруса болели плечи, но Волков решил во что бы то ни стало натаскать к дому побольше досок. Денек-то опять выдался! Ну еще немножко, ну еще… Рядом пыхтела девочка. Она настояла, чтобы он и ей сделал бичеву: ни в чем не хотела уступать Волкову. Раскрасневшаяся, с прядками волос, прилипшими к вискам, она тянула доски что было силы, и, когда Волков начинал идти быстрее, чтобы девочке стало чуть-чуть легче, она тотчас убыстряла шаги. Характер.

Бич вдруг сорвался с крыльца, на котором лежал, и ринулся по тропинке. Волков и Алька переглянулись, он подошел к двери дома, а она встала рядом с ним. Послышался знакомый голос, хруст камней, и из-за валунов показался Борис, сопровождаемый Бичом. Черномордый тут вылез из норы, жмурясь, зевнул. Бич с разбегу ринулся на него, и песец шмыгнул под дом.

— Ого, работа кипит! — крикнул Борис, подходя. Волков, поправляя закатанные рукава тельняшки, двинулся ему навстречу. Голова у Волкова была повязана тряпкой, и Борис спросил: — А это что? Удар копытом Мустанга? Здравствуй, Волк, прими в объятия своего брата из рода Морского Бобра.