Сестра Ноя

— Ты это теще своей рассказывай, – тихо сказал Макарыч. – А с доходов от сбыта наркоты и торговли оружием ты тоже налоги аккуратно платишь?

— А вот это еще нужно доказать, а не пойман – не вор.

— Не волнуйся, доказательства есть и в любой момент они могут лечь на стол прокурора, – сказал Виктор. – Ты не зарывайся, дорогой, пока вы друг друга уничтожаете, ты еще побегаешь по земле, но стоит тебе хоть пальцем тронуть мирного гражданина, тебя сотрут, как ошибку в диктанте. Запомнил?

— А кто стирать будет? – ухмыльнулся Фрезер. – Насколько мне известно, вы изволите покинуть милую родину?

— Насчет этого не волнуйся. Я тебя откуда угодно и где угодно достану.

— Это что, на этом драндулете? – показал он пальцем на «волгу». – Да мой «мерседес» от него, как гончая от хромого пса, в два прыжка ускачет. Что‑то после развала Союза вас не очень‑то хорошо обеспечивают.

— Ошибаешься. Во–первых, «мерседес» не он, а она – эта марка названа в честь дочери одного из основателей фирмы. Во–вторых, наша «волжанка» для того и предназначена, чтобы за иномарками гоняться. А в–третьих, догонит тебя не автомашина, а скорей всего пуля снайпера или крошечный заряд пластида. Ты, кстати, давно проверял днище своей «немецкой девчушки»? Может, там уже установлен заряд размером со спичечный коробок? – Фрезер присел и пытался заглянуть под капот своего внедорожника. – Ладно, после проверишь, а сейчас пошел вон отсюда. Надеюсь, ты меня услышал.

Фрезер встал с колен, сел в автомобиль и спешно покинул территорию.

— Макарыч, ты меня понял? Насчет Фрезера и его шайки… Чуть что, малейший шаг в сторону криминала – даю тебе полный карт–бланш. Сотри его в порошок.

— Это без проблем. Сделаю, – кивнул ничем не примечательный человек в сером костюме.

— Ну вот и всё, – сказал Виктор. – Прости, Арсений, и прощай. И ни о чем не волнуйся. Все будет хорошо. Как надо.

— Прощай, – отозвался я и поднялся со скамьи. Мне очень хотелось спать.

Впрочем, отоспаться мне так и не дали. Стоило рухнуть в постель и закрыть глаза, как по ощущениям через минуту, а по циферблату будильника – спустя два часа, позвонила Маша и попросила съездить с ними в аэропорт: «а то и попрощаться по–человечески нам с тобой не дали!».

По дороге в аэропорт мы разговаривали полушепотом, Виктор давал наставления заместителю, мы с Машей перекидывались ничего не значащими фразами. Макарыч слушал, кивал, крутил головой и успокаивал нас: ничего, мы успеваем. А машина стремительно летела по гладкому шоссе меж полей и перелесков, а сизые облака и яркое солнце сопровождали нас по синему небу. В здании аэропорта нас встретила толпа людей, отлетающих, провожающих, обслуживающих, проверяющих. Пахло керосином, кожей, копченой колбасой и потом; стоял протяжный гул, отовсюду доносились обрывки разговоров, непрестанно что‑то передавали по громкой связи, туда–сюда сновали носильщики и люди с сумками–чемоданами. Следом за нами в очереди на таможню стояла в обнимку молодая парочка, они горячо перешептывались, девушка иногда жалобно всхлипывала, у меня на душе возникло смятение, смешанное со страхом и ноющей печалью.

Наконец, мы оказались почти у самого окошка с суровым таможенником за стеклом. Настала пора прощаться.

— Ну, Арсений, надеюсь ты скоро к нам прилетишь. Как только устроимся, вышлем тебе вызов с билетами. Так что прощаемся ненадолго. – Виктор обнял меня, пожал руку и повернулся к заместителю.

— Счастливого пути, Маша, – только и сказал я на прощанье, с трудом выдавив улыбку.

— Прости, Арсюша, если что, – сказал Маша, грустно улыбаясь, – приезжай к нам побыстрей. Хорошо?

— Конечно, конечно, – закивал я головой. – И ты меня прости…

…И вдруг спертый воздух наполнился звуками с детства знакомой песни. Мы узнали «Ave Maria» Робертино Лоретти – и переглянулись! Сразу будто посвежело, из глубины памяти поднялись воспоминания детства… И тут Маша вскрикнула и бросилась мне на шею, крепко обняла и заплакала. Её лицо исказила гримаса боли, проступило то выражение беспомощности, которое мне уже довелось видеть в детстве – я тогда признался ей, что мы в любой день можем переехать в другой город. Как и тогда, совсем девчонкой, она разрыдалась и со всхлипами, размазывая слезы по искаженному болью лицу, запричитала.

Мне показалось, будто нас подняло высоко в небо, в самую гущу грозовой тучи. Вокруг воздух содрогался от грома, метались молнии, нас накрыло водопадом, град исколол кожу и одежду до трещин – и сквозь грозовое безумие высоким чистым голосом итальянский мальчик признавался в любви Божией Матери, а меня наполнял острой болью плач испуганной девочки, которая вцепилась в меня в поисках защиты и утешения.

— Арсюшенька, миленький, как же так! Ты понимаешь, мы же с тобой больше никогда, никогда не увидимся! Понимаешь – никогда! Я же умру без тебя! Я умру!.. Без тебя!..

— Ну, что ты, Машутка, не надо, не плачь, – шептал я обескураженный этим внезапным приступом страха. – Может всё еще обойдется. Нет, нет, ты что!.. Мы с тобой никогда не расстанемся. Мы с тобой всегда будем вместе.