Сестра Ноя

Наш самолет, похожий на огромную белую касатку, лег на правое крыло и по длинной круговой траектории стал снижаться. В иллюминаторе сверкнул горчичный край океана, вода плавно покачивала на поверхности карту города, похожую на мозаичный тротуар с проросшей между белыми плитками травой. По мере снижения на лике мегаполиса прорастали стеклянные небоскребы, тенистые ущелья улиц, широкие ленты проспектов, квадраты дворцов и парков. Даже с орлиной высоты стала заметна роскошная красота города.

Только мой взор устремлялся дальше, за смазанную голубоватой дымкой линию горизонта – туда, где на вольных просторах пампы бурлила латиноамериканская экзотика. Туда, где в тонких руках креолок стрекотали кастаньеты, под грубыми мозолистыми пальцами мулатов бряцали гитары, бил по груди рокот барабанов, вздымали рыжую пыль стада черных быков, гонимые бесшабашными гаучо… Туда, где по влажной сельве, опутанной лианами, длинными острыми мачете прорубали тропы конкистадоры, индейцы, рабы кофейных плантаций; где пальмы и секвойи подпирали выцветшее от жаркого солнца небо, а соленый океан лизал корни мангровых зарослей по краю материка.

О, эти воспоминания мятежной юности, напитанные сочными романами Жоржи Амаду, запустившему в Россию сотню романистов–латиносов, фильмы – как их, вроде «Зорро», так и наши, к примеру, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», с погружением в латинскую экзотику! И всё это – от Мексики до Аргентины – как нечто единое, бурлящее, щемящее – где загорелые мачо в сомбреро с ножами за поясом танцуют танго с креолками в цыганских юбках, а затем, нарубив сахарного тростника, собрав корзину кофейных зерен, обедают под пальмовым навесом, запивая кашасой и мускатом жареное мясо со жгучим красным перцем.

В импортированной южно–американской культуре мы сквозь пропагандистские мучения трущобных воришек и проституток разглядывали очень ценные для нас – белозубое веселье и головокружительную свободу «угнетенных масс трудящих», привычно занимающих места в огромных кабриолетах, несущихся по идеально–гладким дорогам навстречу пенистой океанской волне, ну в крайнем случае, – на гнедом мерине – с богатого колониального ранчо на многотысячный ковбойский праздник – родео. И вся эта тропическая романтика напоминала коктейль из терпкого вина с ананасовым мармеладом, обдающий жаром яркого солнца и кипящей потом страсти.

Откуда в парнишке южно–американская грусть!..

На серо–белый асфальт аргентинского международного аэропорта Пистарини я вышел уже в сопровождении шофера в традиционно–сером костюме, который, взяв меня под локоть, энергично проводил до черного автомобиля марки «мерседес» и посадил на заднее сиденье. Как только автомобиль тронулся, стеклянная перегородка между водителем и мной поднялась, и мне на плечо опустилась легкая рука Маши. Она стала еще красивей и светлей. Она улыбалась той самой доброй девичьей улыбкой, от которой всегда таяло сердце. Голос звучал по–прежнему мелодично:

— Ну, здравствуй, возлюбленный братик Ной. Наконец‑то я дождалась твоего приезда. Ты так долго странствовал по Руси – тебе это помогло?

— Здравствуй, Машенька. Не знаю, если честно. Только долгий путь, как видишь, привел меня сюда, к тебе и… еще к мальчику. Что за мальчик, Маша?

— А это мой сын Павлик. Надеюсь, вы подружитесь. Знаешь, он очень похож на тебя в детстве – такой же умный, светлый и задумчивый.

— Что‑то мне подсказывает, что я с ним отсюда уеду один. Вы мне его отдаете?

— Да, Арсюш. Ты же знаешь, нам больше некому доверить наше самое большое сокровище.

— Как ты, Маша? Макарыч сказал, что у вас тревожно.

— Да в общем нормально, как и должно быть. Волноваться тебе не стоит. Всё хорошо. – Она легонько хлопнула меня по руке. – Ты обязательно должен здесь попутешествовать. Это очень красивая и интересная страна. Чего тут только нет: Атлантический океан, северные тропики и южные ледники, горы со снежными вершинами и зеленые равнины, обезьяны, пумы, броненосцы, шиншиллы, очковые мишки, фламинго, пингвины, колибри… Патагония, Анды, Огненная Земля, гаучо, рыбаки, аргентинское танго прямо на улицах и площадях, ресторанчики… А сколько тут наших! Буэнос–Айрес называют южным Парижем…

— Машенька, успокойся, не забывай, у меня по географии тоже была пятерка. Только после паломничества по Руси, меня напрочь перестала интересовать заграница. Как отрезало.

— Правда? Так жаль. Я думала мы полетаем на вертолете, пока есть возможность. Ну вот, приехали! – сказала она, таинственно улыбнулась и выскочила из машины и скрылась в густом кустарнике.

Я оглянулся. Казалось, мы находились в тропическом лесу – такая густая обильная растительность окружала двухэтажный особняк. Только сейчас обнаружил, что погода прохладная – температура не больше двадцати градусов – и вспомнил, что здесь, в начале сентября на южном полушарии сейчас самое начало весны. Тот же шофер провел меня в мою комнату, предложил позавтракать и оставил одного. Я принял душ и задремал.