Сестра Ноя

Мы отводили глаза друг от друга, мы смущенно смеялись и брызгались водой, изображая веселье, но я-то чувствовал, как наши отношения повисли над пропастью полного разрыва. Маша также знала, дай она волю нахлынувшим желаниям, нашей дружбе конец, мы предадим нашу чистую любовь, ту самую, которая начинается на земле и не кончается никогда. Вода ближе к закату стала ощутимо прохладной, поэтому мы подсознательно погрузили разгоряченные тела в холод, и вдруг моё оцепенение спало, и в голову пришла простая и спасительная мысль, которую я высказал вслух: «Эврика! Маша, мы же брат и сестра! А это выше, чем мужчина и женщина», — а Маша, как это случалось и прежде, подхватила мысль и закончила фразу месте со мной: «…выше, чем мужчина и женщина». А потом на обратном пути, когда стемнело, и мы шли мимо целующихся парочек под звездами, мы заключили Пакт о Взаимном Целомудрии, который обязались хранить до смерти.

Да разве «от человеков было сие» — никак! Ангелы нас охраняли, чтобы защитить нашу вечную божественную любовь. Мы с Машей просто подчинились им, как проводникам воли Божией.

Вероятно, как следствие приобретенной в детстве mental handicap (душевная ущербность (англ.)), для меня средоточие всего прекрасного размещалось в географическом треугольнике:

«Скамейка в углу дома — Кресло в маминой комнате — Балкон, выходящий во двор». Отсюда я не только изучал вселенную, но и пропускал через сердце величие её красоты. Этот вроде бы крохотный треугольник на годы и годы стал для меня наблюдательным пунктом комбата, обсерваторией астронома, перископом командира подлодки, мастерской художника и кунсткамерой собственных переживаний. Здесь довелось пережечь в груди боль обид и позора, беспричинную радость детства от ерунды, мимолетное счастье и тоску юности, а чуть позже — мудрый светлый покой откровений.

Небо отсюда походило на карту мира, изуродованную примерным двоечником или спятившим фантастом: изъеденное по краям крышами в антеннах, потраченное кронами тополей, изрезанное лезвиями проводов. Небо выглядело линялым от пекла искусственных аргоновых солнц, разбавленное сизым удушливым смогом — но это небо! И оно таково, каково оно есть, и что толку пытаться очистить зеркальную бирюзу от бурой ржавчины цивилизации. Это моё небо и небо моих близких, соседей и родичей — наше…

Двор наш утопал в зеленых кудрях листвы, возлежал на травяном ложе. Двор наш гостеприимно распахивал объятия лавок, дорожек, спортивных площадок, пропахших бензином чрева гаражей; лабиринты кустарника — любителям уединения и асфальтовых дорог — путешественникам.

Никогда мною не овладевала «охота к перемене мест», больше свойственная натурам одержимым отчаянной скукой. Мне же и в собственном треугольном мирке жилось как в раю, словно вернувшимся на землю из древнего блаженного прошлого или занесенного свежими ветрами небесного будущего.

Конечно, и мне доводилось по велению свыше покидать лучащийся радостью след моего детства и удаляться в дикие джунгли неведомого, манящие неверным отсветом мечты и отравляющие в конце концов ядовитыми испарениями лживых наветов. Впрочем, случались изредка и там, извне, дивные секунды причастия к величию красоты вселенной, скорей всего унесенной в сердце отсюда, из детского рая и привитую на дикую землю чужбины.

Как еще объяснить те наши путешествия с братом Вадькой за три моря, вернее, за три горы, каждой из которых принадлежало своё неповторимое первозданное море.

Ему, аборигену, давно опостылили эти горы, море, крутые тропы средь колючих южных кустов, скалистые площадки на вершинах холмов, откуда открываются морские дали. Да и что ему сегодняшний цвет моря — глубокий изумруд или прохладная бирюза в серебристых чешуйках солнечных блесток, жемчужная пена по сапфировой волне или бежевый мрамор послештормового покоя! «Якби ти мені сало показав, ковбасу або вареники зі сметаною… А цього добра я вже і так багато бачив» (Реплика ленивого бандита из фильма «Служили два товарища»,1968г.).

Значит получается, я из своего дворового пятачка привозил детонатор, а уже здесь на море собирал местный порох, чтобы соорудить ментальную бомбу, чтобы — как громыхнуть по туземной спячке гурманов «ковбасы або вареников зi сметаною», чтобы население стряхнуло пыльную паутину с сонных вежд и вновь открыло для себя красоту окружающей нас вселенной. И каждый раз ввиду надвигающегося взрыва эти, которые «вже і так багато бачили» заунывно просили, чтобы нам «как всем порядочным»: выпить, закусить, опохмелиться, снова закусить — и пузом кверху на пляж с панамой на бордовой морде лица.

— Нет! — глаголом жёг народные сердца неугомонный приезжий с детонатором в сердце, — мы прямо сейчас возьмем огромный рюкзак с палаткой, закидаем туда овощной ассортимент — сладкий перец, розовые помидоры, огурцы пупырчатые, зелень ароматную, красный лук, плавки, полотенца, спички с фонарем и солью — и двинем во-о-он за ту гору, где нас ждет неведомое нечто.