Сестра ветра

— Герр Джозефсон пообещал мне, что четвертый акт мы пройдем с минимальными остановками. Так что скоро приступим к пятому акту, — доложил он обстановку и добавил: — Все готовы?

Взмахнул палочкой, и из оркестровой ямы понеслись звуки флейты Бьорда. «Он играет гораздо хуже меня», — с обидой подумал Йенс, укладывая скрипку под подбородок, чтобы тоже начать играть.

Спустя где-то час с небольшим, после всего лишь одной коротенькой заминки, в течение которой все спорные моменты были сняты на удивление быстро, они вплотную подошли к концовке четвертого акта. Йенс глянул на мадам Хенсон, которая играла роль Сольвейг. Даже несмотря на наряд простой деревенской девушки, она показалась Йенсу очень привлекательной. Хорошо было бы, мелькнуло у него, познакомиться с актрисой поближе. Может, это у него и получится на завтрашнем банкете, который должен состояться сразу же после окончания спектакля.

Йенс торопливо отогнал от себя посторонние мысли, увидев, как герр Хеннум еще раз взмахнул своей палочкой, давая знак скрипачам, и всецело сосредоточился на первых тактах чарующей музыки «Песни Сольвейг». Он и предположить не мог, что у мадам Хенсон такой дивный голос. Он слушал, как она поет, и поражался необыкновенной чистоте и свежести ее голоса. Ее пение завораживало, заставляло уноситься мыслями куда-то далеко, туда, в горы, где живет и страдает в одиночестве бедняжка Сольвейг. Нет, таких божественных голосов он еще никогда не слышал. Кажется, этот голос символизирует собой все: прекрасный горный воздух, красоту, молодость и, конечно, боль утраченных грез и несбывшихся надежд…

Пение актрисы настолько захватило Йенса, что он удостоился сурового взгляда от Хеннума, когда опоздал на целый такт. Когда они наконец подошли к концу пьесы и грустная, хватающая за душу мелодия «Колыбельной песни», которую поет Сольвейг Перу, когда тот после долгих странствий возвращается домой и она убаюкивает его, уложив голову своего возлюбленного себе на колени, полилась и заполнила собой все пространство огромного зала, Йенс почувствовал, что у него даже мурашки по спине побежали. Настолько совершенным было исполнение мадам Хенсон. Но вот упал занавес, и вдруг раздались аплодисменты. Аплодировал весь персонал театра, собравшийся послушать и посмотреть генеральную репетицию накануне премьеры.

— Нет, вы слышали такое? — восхищенно воскликнул Йенс, повернувшись к Саймону, который уже упаковал свою скрипку в футляр и приготовился в числе первых ретироваться из оркестровой ямы, чтобы, перебежав через дорогу, окунуться в атмосферу кафе «Энгебрет». Главное — успеть до того, как дирижер начнет раздавать свои последние указания. — А я и понятия не имел, что у мадам Хенсон такой прекрасный голос.

— Господь с вами, дорогой Йенс! Голос, который мы с вами только что слышали, действительно очень красивый. Только он не имеет никакого отношения к мадам Хенсон. Разве вы не заметили, что она просто открывает рот? Эта женщина не может спеть ни одной ноты. Вот они и привлекли другую исполнительницу. Хотят создать впечатление, что это поет сама Тора Хенсон. По-моему, эта затея вполне удалась. Полная иллюзия достоверности происходящего! — Саймон весело хохотнул и похлопал Йенса по плечу, прежде чем покинуть яму.

— А кто же эта певица? — крикнул ему в спину Йенс.

— Вот в этом-то и вся загвоздка! — небрежно бросил через плечо Саймон. — Не певица, а какой-то дух святой. Во всяком случае, пока никто и понятия не имеет, кто это такая.

* * *

Между тем обладательница дивного голоса, столь сильно поразившая воображение Йенса Халворсена, сидела в карете, увозившей ее на квартиру герра Байера. Чувствуя себя немного не в своей тарелке из-за того, что она, как и все остальные хористки, была облачена в народный костюм, чтобы не выделяться из общей массы, Анна была рада тому, что наконец-то осталась одна и возвращается к себе домой. Позади остался еще один долгий и изнурительный день. Как хорошо, что дверь открыла фрекен Олсдаттер и тут же помогла ей снять пальто.

— Дорогая моя Анна, представляю, как вы устали. И все же расскажите мне, как вы спели сегодня? — ласково поинтересовалась она у Анны, провожая ее до дверей спальни.

— Даже не знаю, — чистосердечно призналась Анна. — Как только опустился занавес, я сделала так, как велел мне герр Байер. Покинула свое укрытие, вышла через заднюю дверь на улицу и села в карету. И вот я дома, — вздохнула она, разрешая фрекен Олсдаттер раздеть себя и уложить в постель.

— Герр Байер велел не тревожить вас завтра. Спите себе всласть. Он говорит, что вы должны хорошенько выспаться накануне премьеры, чтобы голос звучал свежо и чисто. Горячее молоко и мед уже ждут вас на тумбочке.

— Спасибо, — поблагодарила Анна экономку, беря в руку стакан с молоком.

— Спокойной ночи, Анна.

— Спокойной ночи, фрекен Олсдаттер. И спасибо вам за все.

* * *

Йохан Хеннум возник в оркестровой яме и, хлопнув в ладоши, призвал музыкантов к вниманию.

— Все готовы?