Сестра ветра

Карин оказалась права. Спустя пару дней Герделер подал в отставку со своего поста, и город снова погрузился в хаос.

* * *

Пип с утра до вечера готовился к выпускным экзаменам. И одновременно трудился над своим первым опусом, непрестанно совершенствуя его. Он собирался исполнить собственное сочинение на традиционном концерте выпускников перед завершением семестра. Засиживался до глубокой ночи, занимаясь оркестровкой, и лишь изредка вырывался на свежий воздух и вытаскивал на прогулку отчаявшуюся Карин, всячески пытаясь успокоить ее.

— Элле сказала, что они с Бо уезжают из Лейпцига в конце семестра, то есть где-то через две недели, и больше сюда не вернутся. Говорят, что оставаться здесь и дальше крайне опасно. Ведь национал-социалисты в любой момент могут ввести против евреев те же санкции, что они практикуют и в других городах Германии.

— И куда они собираются?

— Пока и сами не знают толком. Возможно, во Францию, хотя Бо уверен, что рано или поздно наци доберутся и туда. У рейха полно сторонников по всей Европе. Напишу родителям. Спрошу совета у них. Но если Элле уедет, то я тоже последую за ней.

Последние слова Карин заставили Пипа вздрогнуть.

— Как так? А я думал, что твои родители все еще в Америке…

— Так оно и есть. Более того, папа всерьез подумывает о том, чтобы остаться там до тех пор, пока в Европе не утихнут антисемитские страсти.

— Значит, ты собираешься к ним? — Пип мгновенно почувствовал неприятные спазмы в желудке.

— Если родители посчитают, что так будет лучше для меня, то да, я поеду к ним.

— А что же… мы? Что я стану делать здесь без тебя? — воскликнул Пип, почувствовав в своем голосе нескрываемую жалость к самому себе.

— Ты можешь поехать вместе со мной.

— Карин, ты ведь прекрасно знаешь, что у меня нет денег на то, чтобы прямо сейчас ехать в Америку. И чем я стану там зарабатывать на жизнь, не окончив консерватории? И не получу хоть немного практического опыта здесь, в Европе?

— Дорогой, мне кажется, ты не вполне понимаешь весь драматизм сложившейся ситуации. У евреев, которые родились в Германии и чьи предки из поколения в поколение жили здесь, уже отнято гражданство. Евреям не разрешают больше жениться на девушках арийского происхождения, служить в армии, появляться с немецким флагом на улицах. Я слышала, что в некоторых землях уже началась депортация евреев. Если власти пошли на такое, что может остановить их в дальнейшем? Остается лишь гадать, что еще у них на уме! — Карин резко вскинула подбородок, словно пытаясь отодвинуть от себя надвигающуюся угрозу.

— Итак, ты отплывешь в Америку и бросишь меня здесь одного?

— Да, ради того, чтобы спастись, я готова поступить именно так. И ради бога, Пип! Не вздумай меня упрекать. Я знаю, как ты сейчас поглощен своим произведением. Но в любом случае, думаю, ты предпочтешь все же видеть меня живой, а не мертвой. Или я не права?

— Права, конечно. Как тебе только в голову пришло, что я могу подумать иначе? — ответил он, но в голосе непроизвольно прорвалась злость.

— Потому и пришло, что ты отказываешься серьезно воспринимать все происходящее. Привык жить в своей безопасной Норвегии, где вам никто и никогда не угрожает. А вот мы, евреи, понимаем, что в любую минуту нас могут начать преследовать. Так всегда было, на протяжении веков. И сегодня, к сожалению, ничего не изменилось. А потому все мы буквально кожей чувствуем, откуда нам грозит опасность. Возможно, во мне просто говорит дух сопричастности к своему племени, так сказать, интуиция на родовом уровне, но мы, евреи, всегда нутром ощущаем грядущую опасность.

— Я не верю, что ты сможешь уехать, бросив меня здесь.

— Пип! Пожалуйста! Взгляни же наконец на все глазами взрослого мужчины. Ты прекрасно понимаешь. Да, я люблю тебя и готова провести вместе с тобой весь остаток своей жизни. Но… ситуация эта вовсе не нова. В рейхе начали преследовать евреев открыто, а в принципе, нас всегда не любили. В Париже много лет тому назад на одной из выставок, на которой экспонировались скульптуры отца, его забросали тухлыми яйцами. Антисемитизм существует уже тысячи лет. Пойми же ты это наконец!

— Но почему?

Карин слегка пожала плечами.

— Потому, мой дорогой, что из нас, евреев, сделали таких козлов отпущения. Да и потом, люди привыкли с опаской относиться к тем, кто не похож на них. На протяжении столетий нас заставляют переезжать с места на место, постоянно искать себе новое пристанище. И мы находим это пристанище, обустраиваемся на новом месте и вскоре добиваемся успеха. Мы привыкли держаться друг друга. Так нас учили… И поэтому мы всегда выживаем.