Сестра ветра

Когда они наконец достигли самой северной точки своего путешествия, деревушки Мехамн, расположенной на побережье Северного Ледовитого океана, Пип принялся пространно объяснять своим друзьям явление северного сияния.

— Северное сияние — это такое чудо. Кажется, сам Господь задумал и поставил это грандиозное световое шоу, — начал он свой рассказ и тут же понял, что бессилен объяснить обычными словами всю красоту этого поистине фантастического зрелища. Оказывается, в его словаре нет даже таких слов, с помощью которых можно описать столь необыкновенное по своей красоте природное явление.

— А ты сам видел северное сияние?

— Да, но только один раз. Так сложились тогда погодные условия, что северное сияние можно было наблюдать даже в Бергене, расположенном намного южнее. А в этих северных широтах я раньше и не бывал никогда.

— А как оно начинается, это сияние? — поинтересовалась у Пипа Элле, разглядывая ясное, усыпанное звездами небо, раскинувшееся над их головами.

— Наверное, есть какое-то сугубо физическое объяснение этому явлению, но я не силен в физике, а потому не смогу объяснить все, как должно, — честно признался Пип.

— Да нам и ни к чему сложные теоретические объяснения, — сказал Бо. — Главное, что красиво.

Очередной переход до Тромсё оказался сложным, море все время волновалось, и обе женщины предпочитали отсиживаться в своих каютах. Наконец пароход пристал к конечному пункту путешествия, к побережью мыса Нордкап, самой северной точке Норвегии. Капитан объявил пассажирам, что это самое лучшее место для наблюдения за северным сиянием. Но Пип, зная, как измучилась Карин от морской болезни, был вынужден оставить Бо в одиночестве любоваться природным световым шоу, а сам пошел вниз, чтобы хоть как-то помочь жене.

— Я же тебе всегда говорила, что ненавижу воду, — простонала Карин, снова утыкая голову в специальный пакет, которыми предусмотрительно снабдили всех пассажиров на тот случай, если у них случатся приступы морской болезни.

Они покинули мыс Нордкап, когда над прозрачными водами Северного Ледовитого океана уже начал заниматься рассвет. Пароход взял обратный курс на Берген. Бо поджидал Пипа в столовой, сгорая от нетерпения поделиться с другом своими впечатлениями от увиденного.

— Представляешь, я видел его! Я видел это чудо! Знаешь, это зрелище настолько фантастично, что, увидев его, любой, даже самый закоренелый атеист поверит в существование высших сил. Цвета… зеленый, желтый, голубой… Все небо горит разноцветными огнями! Я… — Бо задохнулся от волнения. Потом через какое-то время снова обрел голос. В глазах у него блестели слезы. Он протянул обе руки к Пипу и крепко обнял его. — Спасибо тебе, мой друг! Спасибо! — воскликнул он прочувствованно.

* * *

Они вернулись в Берген, и потекла обычная семейная жизнь. Чтобы не мешать маленькому Феликсу, Пип теперь уединялся для работы либо в пустом Концертном зале, либо приходил к родителям и использовал отцовский инструмент. Последнее время он катастрофически не высыпался по ночам и все время пребывал в несколько заторможенном состоянии. А спать ночами не давал Феликс. Плакал и плакал без остановки от мучивших его колик. И хотя Карин поднималась к малышу сама и старалась не тревожить Пипа, зная, как тот загружен работой днем, пронзительные крики Феликса легко проникали сквозь тонкие, можно сказать, бумажные стены комнат в их маленьком доме. Нигде нельзя было спрятаться от детского плача, а потому бодрствовали в равной степени и Карин и Пип.

— А что, если мне капнуть немного тминной водки в его бутылочку с молоком? Вдруг это поможет? — воскликнула как-то раз за завтраком измученная вконец Карин. — Этот ребенок меня доконает, — вздохнула она в отчаянии. — Прости, дорогой, что извожу тебя бессонными ночами. Но у меня никак не получается заставить его замолчать. Наверное, я просто плохая мать.

Пип обнял жену и смахнул кончиками пальцев слезинки с ее глаз.

— Ты прекрасная мать, любовь моя. Не выдумывай! А Феликс просто перерастет свои колики. Вот увидишь.

Приближалось лето, и молодые родители уже отчаялись верить, что им удастся когда-нибудь выспаться. Зато когда наконец разразилась первая ночь тишины, они оба уже на автомате проснулись ровно в два часа ночи. Обычно именно в это время малыш и затевал свой ночной концерт, надрываясь ревом на все голоса.

— Как думаешь, с ним все в порядке? Почему он не плачет? Бог мой! А вдруг он умер? — воскликнула Карин и опрометью бросилась к колыбельке, примостившейся в углу их крохотной спальни. — Нет, слава богу! Он дышит… И жара вроде бы нет, — прошептала она, склонившись над Феликсом и щупая его лобик.

— А что он делает? — спросил у нее Пип.

Легкая улыбка тронула губы Карин.

— Представляешь, дорогой? Он спит… просто спит.

* * *