Сестра Зигмунда Фрейда

С началом в Европе эпохи рационализма безумцев стали воспринимать не только как грешников, попавших под влияние демонических сил, но и как опасных существ или существ, которые не могут принести пользу обществу и только тормозят его развитие. Но и тогда одна из причин безумия брала начало в Боге. Во времена Ренессанса безумие понималось как последствие трех главных грехов: безумие воображения, когда человек верил, что он кто-то или что-то, в реальности этим не являясь: безумие как Божья кара; безумие как последствие сильной страсти.

Во всех крупных городах имелись тюрьмы, построенные для безумцев. Там их не лечили, а наказывали; безумие было не болезнью, а преступлением. Те, кто считал себя нормальным, всегда возводили непреодолимую границу между собой и теми, кого объявляли безумными. Правители городов, находящихся на берегу рек, подкупали моряков, чтобы те забирали сумасшедших с собой, и корабли плыли вместе с этими несчастными, привязанными к палубе, и если они не умирали от голода и жажды и не были изъедены ветром и холодом, их тайно высаживали в первом же порту, а если это было невозможно, бросали на какой-нибудь необитаемой земле или топили.

В XVII веке Реджинальд Скотт, Эдвард Джорден и Томас Уиллис заявили, что безумие — это не союз с дьяволом или одержимость им, а болезнь нервов и ума, однако среди интеллигентов продолжало существовать убеждение, что помрачение ума было результатом воздействия темных сил. В Йенском университете в конце XVII века профессор медицины Эрнст Фридрих Ведел объяснял студентам, каким образом дьявол может контактировать с людьми посредством безумия. Все же намного позже Джон Локк высказал мысль, что даже религия должна быть рациональна, а Томас Гоббс толковал безумие как нарушение процесса мышления, вызванное расстройством органов тела. Несмотря на это, приюты для сумасшедших сохраняли вид камер пыток для преступников: в двух самых известных госпиталях — Сальпетриере и Бисетре в Париже — больные содержались как звери, некоторые из них находились в подземных камерах с цепями вокруг шеи, прикованные к столбу позора. Если какой-нибудь извращенец хотел наблюдать и наслаждаться их страданиями, охранники пускали его за скромную плату, а иногда проходились кнутом по телам несчастных, словно разыгрывали цирковое представление.

В XIX веке религия и тюремные учреждения окончательно передали сумасшедших психиатрии. Безумие больше не считалось грехом против Бога или преступлением, а воспринималось как пустое существование, неудавшаяся жизнь, потерянная жизнь. То, что человек получает только один раз — жизнь, — сжирается безумием, и несмотря на то что он ее проживает, эта жизнь бесполезна. Жизнь в безумии — ошибка или бесполезная растрата сил природы и Бога.

Все окна в Гнезде выходили в парк в центре больничного комплекса. Парк был устлан мягкой травой, испещрен дорожками, вдоль которых стояли скамейки. Кое-где были посажены деревья, сгруппированные таким образом, что напоминали театральную декорацию, изображающую лес. Вечером, только слегка тронутым мраком, мы с Кларой стояли у окна и наблюдали за наступлением темноты.

В Гнезде были люди, которые боялись темноты, словно смерти.

Едва почувствовав, что наступила тишина, Клара и я тотчас умолкали, не имело значения, насколько важен был разговор, который мы вели в то мгновение. Мы любили тишину — тем больше, чем реже слышали ее в Гнезде. В палате над нами жили Ганс и Йохан — один шагал медленно и тяжело, словно вместо стоп у него были копыта, другой — быстро и резко. В палате рядом с нашей Криста постоянно разговаривала сама с собой, чаще всего в чем-то себя обвиняя. В другой палате по соседству Беата и Герта отвратительно хихикали, время от времени ударяя головой или кулаками в стену. Тупые удары напоминали забытую боль. Из других палат до нас доносились визг, рев, плач и смех, звон, скрип и удары. Тишина была такой редкостью, что мы грезили о ней, и в те мгновения, когда она наступала, умолкали без размышлений, переставали говорить не потому, что осознанно хотели насладиться ею, просто мы лишались дара речи, словно наблюдали чудо.