Сестрёнка Месть

– Видите, капитан, я не инфанка. Хотя мерси за комплимент.

Осознав, какой я всё-таки болван, смутился и ринулся в свою каюту, пробормотав:

– Ещё раз пардон.

6

Ночную вахту несли я и Димон. Как можно спать, когда тебе семнадцать лет, а под твоим управлением аэронеф с новым мощным мотором, с новейшей бортовой электроникой и тремя бес-пилотами?

Димон притащил несколько банок алкоситро. Поначалу я хотел свирепо наложить на старпома дисциплинарное взыскание, но понял, что не стоило. Одно дело показывать авторитет перед Прохором или Генриеттой – они люди новые. Одно дело ругаться со Львом Николаевичем – он человек старый и не в своём уме. Димон – дело другое. Мы с ним немало пережили. И экзамены, и попытки проникнуть в кабаре, где подавали пудру, и драки с кадетами Военной Академии в Гранд Парке и студенческом кабаре «Ра-ра».

Как говорил преподаватель навигационной геометрии Андрэ Битов: «Капитан – это не только строгость, но и честность». Я по-честному хотел бухнуть с другом прямо в капитанской рубке. В нарушение всех регламентов.

После первой банки у Димона всегда заходил разговор о половых сношениях:

– Как ты думаешь, Алёна мне даст?

– Догонит и ещё даст.

– Как ты думаешь, Генриетта и Прохор шпехаются? – не унимался Димон. – А Генриетта и Лев Николаевич? Как думаешь, у старика ещё стоит? Что если Генриетта шпехается сразу и с Прохором и Львом Николаевичем? Присоединяйся, ты же любишь старых. Отшпехаете её втроём.

– Кончай, Димон, ещё услышит тебя кто-нибудь.

– Как ты думаешь, Генриетта тебе даст? Я же видел, что она тебе понравилась. А как думаешь, второй пассажир и Алёна шпехаются?

Чтобы увести разговор от сношений, я спросил:

– Кстати, а кто второй пассажир? У него самый габаритный груз, десятиметровый контейнер.

– Мутный тип. Вроде наш, имперец, но повадки ханаатца. По документам в контейнерах какие-то списанные шасси от бронепежо.

– Странный груз, – сказал я. – Понимаю, если бы он тащил металлолом в Нагорную Монтань или Сан-Свень, у них хорошо за это платят. Но зачем тащить лом в Кунград, в провинцию, где это самое железо добывают?

Но Димона не так-то легко сбить с любимой темы:

– Как ты думаешь, ханаатские тёлки шпехаются лучше наших? Я бы шпехнул ханаатку. Правда, у них сисяндры маленькие.

Чем сильнее Димон увлекался разговором о половых сношениях, тем сильнее я смущался и тревожился. Ведь я совершенно не разбирался в этом вопросе.

– Ты можешь говорить о чём-то другом, кроме шпеха и сисяндр?

– Могу. – Димон вскочил с кресла и натянул перчатку гант-манипулятора. – Чур, я первый.

7

Димон держал растопыренную ладонь в гант-манипуляторе, покачивая то вправо, то влево, при этом сам наклонялся корпусом, словно бес-пилотом управляло его тело, а не рука. Мне ужасно хотелось сорвать с Димона шлем телеуправления и закричать: «Теперь моя очередь!»

Но пришлось делать вид, будто мне безразличны детские забавы. Встал у лобового окна и всмотрелся в ночную черноту, где мигал зелёный огонёк бес-пилота.

– У-а-а! – воскликнул Димон. Сжал кулак и быстро растопырил пальцы – сигнал «максимальная скорость». Огонёк бес-пилота пропал в ночи. Снова сжал кулак и потянул руку на себя – бес-пилот так же быстро вернулся.

– Всё, – не вытерпел я. – Моя очередь.

– Обожди! Я придумал! Полетели к тёлочкам. Вдруг они шпехаются?

Димон вывел изображение с бес-пилота на один из сверхтонких экранов.

Камера бес-пилота перешла в режим максимальной светочувствительности. Борт «Сестрёнки Месть» ясно проступил на экране. Стали видны даже заклёпки на обшивке гондолы. Небо вокруг аэронефа превратилось в синий мерцающий фон из плывущих узоров и светлых точек – это звёзды, которые человеческий глаз не улавливал из-за постоянной пелены облаков над жилыми землями.

– Круто, – восхитился я. – Если гражданские бес-пилоты так видят в темноте, представь, как видят военные?

– Ща и мы кое-что увидим.

Бес-пилот обошёл правый борт аэронефа, качнувшись в струе из газотурбины, и приблизился к иллюминатору каюты. Камера снова адаптировалась и показала внутренности помещения.

Худощавый морщинистый мужчина стянул с себя ханаатскую рубашку без воротника. Повесив её на дверцу шкафа, встал на колени и начал бить поклоны, оттопыривая зад, прикрытый маленькими чёрными трусами.

– Фу, не то окно. Кстати, этот тот самый пассажир с железяками. Вероотступник проклятый. Поклоняется ханаатским чертям, вместо Иисуса-девы-марии.

Димон крутанул рукой, перемещая бес-пилот к иллюминатору каюты Алёны Бастьен. Я перестал делать вид, что мне неинтересно. Каюта была пуста, но за полупрозрачной дверью шкафа двигалась женская фигура.

– Вовремя, – довольно прокомментировал Димон. – Сейчас выйдет. Оценишь её сисяндры.

Дверь закрылась. Алёна была одета не в пижаму или бельё, как можно было ожидать, но в странное обмундирование: куртку, застёгнутую до самого подбородка и брюки военного покроя. Сев на кровать, она принялась зашнуровывать высокие ботинки на толстой чёрной подошве.

– Чего это она так вырядилась? – недоумевал я.

– Пухлые тёлки любят тёмное. Стройнит.