Мапете хотелось отблагодарить ее за спасение собственной жизни. Пару лет назад он узнал, что европейка лет двадцати по имени Садия ведет бизнес в южном Судане: контрабанда оружия для христианских повстанцев, незаконные перевозки серебра, верблюдов… Когда же он добрался до ее убежища, оказалось, что дело она продала и выехала. Куда? На это никто не мог ответить. И вот они встречаются вновь…
Куртка девушки висит на вешалке. Занятая осмотром фотографий, она ничего не заметит. Достаточно сделать пару шагов и осторожно сунуть в карман кожаный мешочек с иридиевыми самородками. Он прекрасно понимает, если бы попытался вручить подарок лично, она не приняла бы… Он и еще что-нибудь хотел бы для нее сделать. И даже знает: что. Она спряталась здесь, поэтому, он, Мапете, никому не расскажет, что ее встретил.
Восемь вечера. Дождь припустил сильнее, похолодало. В то время, как одни прекращают развлекаться, другие только начинают. Шляхта, бухая сапогами, вламывается в подвальный ресторан неподалеку от Рынка. Не говоря ни слова, бармен жестом указывает на вход в боковой зал, пока что замкнутый от вторжения шарфом и табличкой «заказано». В подземном зале за столом сидит мужчина в коричневом плаще. На столешнице керамические кувшины с медом и пивом, кружки и тарелки.
— Приглашаю к столу, милсдари, — усмехается он, подкручивая ус.
Король Польши, Яцек Комуда, удивленно глядит на бармена.
— Мы ведь сняли… — начинает он.
Тот лишь пожимает плечами.
— Он сказал, что с вами, заранее заплатил за всю группу…
От угощения не отказываются. Все усаживаются за стол.
— И кто же пан таков? — сопровождающий банду писатель в украинской вышиванке глядит на ставящего угощение. — Хотели бы знать, кого благодарить…
Мужчина вновь усмехается. В его глазах появляется странный огонек. Сами глаза чистые, светлые, и в то же время в них поблескивает веселье.
— Можете называть меня алхимиком.
— Очень достойное занятие, — бурчит под нос издатель в мундире шведского офицера. — А как пан догадался про нас?
— Сегодня праздник епископа Мартина[136]. Раз вы уважаете старинные традиции, то обязаны были появиться тут.
— Святой Мартин, — вздыхает Комуда. — Это правда, здесь мы собрались именно по этому поводу… Мы и не думали, что кто-нибудь кроме нас еще отмечает этот праздник.
— Это день, в который на столе обязательно должен быть жареный гусь, — писатель отрывает взгляд от кружки.
— Эх, откуда его возьмешь? — жалуется король.
Алхимик вытаскивает из-за пояса кручицу. Выстрел глухо грянул прямо в потолок: всего четверть от обычного порохового заряда. Все равно, бабахнуло будь здоров. И по этому знаку бармен и официант вносят поднос. На посеребренном металле лежит здоровенный гусь, килограммов с пятнадцать. Его изжарили на вертеле, не жалея масла с чесноком и корицей. Кожица золотистая, божественный запах выпирает вонь паленого пороха, вползает в нос… Шляхта изумленно уставляется на хозяина. А тот скромно улыбается и откладывает оружие на столешницу. Сидящий напротив него «король» по образованию историк. Писатель закончил археологический институт[137]. Оба с изумлением уставились на пистоль. Кручица самая настоящая, на первый взгляд, века семнадцатого.
Запах жареной гусятины был слышен еще на лестнице. Похоже, княжна грела блюдо в духовке. Дамы вошли в тот самый момент, когда она закрывала дверцы. Особого опыта с газом у нее нет, но мясо не пригорело. Стол уже накрыт украинской скатертью. Моника выставила самые красивые тарелки и столовые приборы.
— А откуда ты знала, что сегодня праздник? — удивляется Станислава.
— Еда не будничная, — улыбается принцесса. — Ведь сегодня же день святого Мартина. Когда какое-то время я жила среди венгров, этот день мы праздновали очень торжественно.
Глаза Катаржины темнеют. Ее кузина и подруга иногда удивляют ее знаниями о вещах, о которых сама она понятия не имела.
А празднество в подземном ресторане тоже подходит к концу. Жареный гусь остается только в воспоминаниях, от него самого осталась лишь кучка тщательно обглоданных костей. Небольшое, золотистое пятно на подносе — это след от фаршированных яблок… За столом было выпито литров с десять меда тройняка[138]. Разговоры ведутся лениво. Писатель препирается с издателем. Маниакальный графоман даже в партикулярное время размышляет о том, чего бы написать еще. Но пока болтает с сидящей рядом маленькой блондиночкой. Король пересказывает нескольким любопытствующим историю знаменитого смутьяна и бесславного типа Стадницкого, прозванного «Ланцутским Дьяволом»[139]. Рослый шляхтич в светло-желтом жупане обращается к молчащему хозяину:
— Алхимик, а есть у тебя какое-нибудь имя?
Улыбка и огонек в глазах.
— Можете называть меня Сендзивоем.