Сестромам. О тех, кто будет маяться

Пиратка редко шла на руки, особенно к детям, те реже кормили её. Она не видела смысла тратить на них своё время и телесное тепло. Женщине и мужчине она разрешала гладить себя, иногда сидела с ними рядом на диване, бывало, спала под их кроватью. Своими домашними днями, чаще ночами она неслышно ходила по съёмной квартире и изучала, обнюхивала, осматривала заставленные углы, ниши кладовых, полки шкафов и мебельные спины. «Чего она делает?» – спрашивал сын-хозяин. «Она делает, что хочет», – отвечала дочь-хозяйка.

Пиратка дома не воровала еду и не атаковала людей. Но, оказавшись на улице, она превращалась в воровку и серийную убийцу. Она выдирала из ртов бездомных кошек еду, вынесенную сердечными немолодыми женщинами. Она прыгала на пластиковые столы хот-догной и крала сосиски. Однажды она выкусила курицу из несенного подростком пакета. Когтями разрывала мышей и лягушек и выедала их животы. Однажды один за одним принесла семь задушенных птенцов хозяевам через открытое летом окно. Выложила на диване. Дети испугались и немного восхитились, а взрослые долго не могли прийти в себя и общались с Пираткой очень формально ещё две недели. Она ощутила, что причина кроется в её недавнем походе в открытый океан, и сделалась ласковей и социальней обычного. Поиграла с детьми, поиграла со взрослыми, дала себя всем погладить. И хозяйская память затуманилась нежным, урчащим мороком.

Домой Пиратка возвращалась без пол-уха, с вытекающим глазом, с проткнутыми боками. Хозяева отвозили её к ветеринару, выхаживали её, она отсыпалась, а через две недели снова прыгала обратно в стихию. Вся эта свобода угрожала пиратскими детьми, такими же татуированными, как их мать, и с какими-нибудь браком в виде апельсинового или белого котёнка. Хозяйка предлагала Пиратку стерилизовать, но хозяин вдруг упёрся и сказал, что это против самой жизни. «А если бы тебя стерилизовали?» – твердил он. Жена вдруг подумала, что не против, третьего они бы не потянули.

Поначалу кошку пытались никуда не пускать, от этого она принялась кидаться на закрытые окна. Хозяева осознавали, что там, в океане, она хочет совсем не секса, а просто сам океан. Люди снова отправились к ветеринару. Пиратка привыкла к уколам во время прежних курсов лечения, поэтому и противозачаточные инъекции она терпела, почти не вырываясь.

Кошка продолжила ходить по району на узорных своих парусах, изучая бухты отдалённых дворов и отбирая сокровища у богатых и бедных, людей и животных. Она нападала очень тихо, никогда не мяукала и редко шипела. Даже когда ей надо было срочно что-то попросить у хозяев, она издавала не больше двух хриплых «мяу».

На пятый Пираткин год семья переехала, наконец, в собственную квартиру. До океана на новом месте было далеко. Многоэтажка вместо хрущёвки. Двенадцатый этаж вместо первого. Вместо трёх дверей, хозяйской и двух подъездных, – семь. Вместо рифов заставленных углов – свободные голые стены. Вместо разинутых пастей шкафов – пуританские раздвижные двери. Вместо сказочной кладовки – закрывающаяся на ключ прямолинейная гардеробная.

В новом доме Пиратка молча застыла в единственном заставленном коробками углу. Она выходила оттуда, чтобы поесть и гордо взобраться на палубу лотка, но после возвращалась в убежище. Хозяева всё понимали, но им было не до кошки, детям ведь и вовсе пришлось сменить школу. На шестнадцатый день после новоселья грузчики дивана раскрыли все двери в квартиру и дверь из хозяйского отсека. Пиратка выскочила в подъезд. На пятый день кошкиного побега хозяева отправились её искать. Обычно она возвращалась не позже, чем на третьи сутки. Переживали, как она тут прорвётся через все двери и этажи. Ходили искать сначала поодиночке, потом все вместе.

Семейство пересмотрело все пространства двора, которые могла исследовать Пиратка. В бермудском треугольнике автостоянки, трасформаторной будки и помойки находились разные кошки, но не она. Хозяева Пиратки удивлялись им, другим, похожим друг на друга, но не на неё, словно она не кошка вовсе, а другое животное.

Крики «Пиратка» у трюмов подвалов привели только к неприятным взглядам новых соседей. Один раз из окна первого этажа их обматерили. Взрослые хозяева подумали, как они тут будут жить и платить многолетнюю ипотеку. А им говорили, это хороший район. Никто из людей, с кем семейство пыталось вступить в диалог, не видел татуированную кошку. Март выдул со дворов снег, но оставил на земле грязную ледяную корку. Сквозь неё, как водоросли Саргассова моря, пробивались пучки бледной травы.