Сестры

Сотрудники редакции еще ранним утром ушли в ту сторону, где полыхало багровое зарево, — они должны были сегодня же написать о сражении в газету. Все работники типографии тоже куда-то исчезли.

Женя пошла в штаб. Но и штаба уже не было — он двигался вслед за наступающими частями, и на месте его палаток остались лишь вырытые в земле квадратные ямы со ступеньками. Никого не осталось и в зеленом фургоне дивизионного клуба — на время боя работники его превратились в санитаров и помогали выносить раненых из-под огня.

Напряженно всматривалась Женя в алевшее зарево, которое медленно отодвигалось все дальше и дальше на запад. Там в бой за Родину, за партию сейчас шли солдаты и офицеры, которых она знала по именам, с которыми, может, вчера тут, в лесу, вместе сидела у костра… Нет, больше она не в силах была оставаться одна в этом вдруг затихшем, безмолвном лесу. Она тоже должна быть со всеми, должна знать, что происходит сейчас там, на передовой.

Женя поправила сбившуюся пилотку, подтянула ремень и пошла в медсанбат, палатки которого виднелись неподалеку.

Ее здесь хорошо знали.

«А, это ты, Катюша! — кивнула ей бойкая черноглазая медицинская сестра Соня. — Иди к выздоравливающим». И сразу же забыла о ней, отвернулась.

Соня стояла возле зеленой санитарной машины с большим красным крестом и отдавала распоряжения санитарам, которые выносили оттуда раненых. Из операционной палатки показался высокий сухощавый врач. Соня подошла к нему и, указывая на раненого, которого санитары вынесли последним, тихо проговорила.

«Очень тяжелый… потеря крови…»

«Оставить на носилках! — отрывисто бросил врач. — Немедленно сделать…»

Сложных медицинских названий Женя не поняла.

Санитары осторожно опустили носилки и пристроили их возле высокой ели. Женя пристально всматривалась в бледное лицо раненого. Оно казалось знакомым.

Это был лейтенант, дядя Миша! Перевязанный, в окровавленной, распоротой по швам гимнастерке. И на ней неярко блестел орден Отечественной войны.

Дядя Миша тоже узнал девочку.

«Катя…» — еле слышно прошептал он синими губами.

Она села на траву около носилок.

Дядя Миша сказал:

«А к маме ты все равно зайди. Обязательно…»

Женя решила, что он бредит.

«Дядя Миша, мама далеко, ее тут нету. Вот вы поправитесь — и поедете к ней в Москву».

И осторожно погладила его руку.

Дядя Миша открыл глаза и тихо произнес:

«Нет, в Москве мне больше не бывать… Катюша, ты вот что… Сними, сними орден… Отдашь его матери…»

Женя испугалась:

«Что вы, дядя Миша, да мы в Москву вместе поедем!»

А он все свое:

«Нет, я не увижу Москву. И ты к маме зайди, непременно зайди. Ей легче будет от тебя узнать…»

Говорить ему было трудно, и он замолчал. Потом сказал еле слышно:

«Не забудешь? Чистые пруды, двенадцать «а», Токарева Анна Ивановна. Ее там все знают».

Женя стала снимать орден, а руки не слушаются…

Потом пришли санитары и унесли дядю Мишу. Женя знала, что его должны оперировать, и пошла к операционной палатке. Она долго напрасно ждала: дяди Миши все не было. А потом выбежала Соня, черные глаза ее были заплаканы.

«Молоденький такой… мальчик совсем…» — проговорила она, ни к кому не обращаясь, и закрыла лицо платком.

Женя бросилась к ней:

«Ну как? Что?»

Соня вытерла слезы:

«Кончился».

И вернулась в палатку.

А Женя вынула из кармана своей гимнастерки орден Отечественной войны. Как только поедет она в Москву, так сразу же зайдет к Анне Ивановне Токаревой, Чистые пруды, двенадцать «а». Никогда она этого адреса не забудет…

— Только я вот когда в Москву приехала…

Женя замолчала. Старушка смотрела прямо перед собой. Глаза ее были сухи. Рука судорожно мяла синюю кайму скатерти.

— А у тебя что же, родственники в Москве? — спросила немного погодя старушка.

— Нет, я в детском доме живу.

Токарева вздохнула:

— У чужих, говоришь… Вот оно что… Родных, значит, ни души?

— Сестра у меня осталась.

И Женя рассказала про Зину и про советы Вали из справочного бюро. Видно, такой уж день выдался у Жени — не могла она больше молчать!

— Покажи-ка, что это еще за адресные карточки?

Женя развернула пакет.

Старушка надела очки, стала рассматривать открытки.

— Найдем твою Зину! — отрезала она и сдвинула очки на лоб. — Вместе будем искать. Ты карточки надписывай, а я в управление схожу. Весь свет обшарим, а Зину найдем!

Тут в комнату вошел стриженый загорелый мальчик.

«Дяди Миши братишка», — подумала Женя — так мальчик напоминал знакомого ей лейтенанта.

— Футболист он у меня, — отрекомендовала старушка и показала на его сбитые, в ссадинах колени. — Хомич с Чистых прудов.

«Хомич» нахмурился, кивнул Жене. Быстро прошел к окну и стал рыться в ящике, где лежали какие-то гвозди, отвертка, сломанный фарфоровый изолятор.

— Витюшка, да ты знаешь, кто это? — сказала Антонина Степановна. — Она нам Мишин орден привезла.

— Где? — Мальчик кинулся к ордену, стал его рассматривать.

А бабушка вдруг поднялась с дивана:

— Эх, я старая! И чайку-то не предложила!

И засуетилась, захлопотала. Походка у нее была легкая, плавная, совсем бесшумная. Так иногда ходят очень полные люди.

— Сейчас я тебя вареньем угощу. Клубника в этом году уж очень удалась. Миша клубнику любил…