Сестры

Жене стало не по себе. Она ждала выговора, упреков — ведь она столько досаждала Тамаре Петровне в эти дни.

Сбросив кота, Женя поднялась со стула:

— Тамара Петровна, простите меня! Это ведь я не потому, что не выучила… то-есть я учила, но не совсем… — Она виновато опустила голову. — Я сейчас вот сяду и все-все выучу. Пока не выучу, от стола не отойду.

Тамара Петровна тихонько притронулась к ее плечу:

— Вот это настоящие слова. И я не сомневаюсь, что ты исправишь свою двойку. Пойдем ко мне в кабинет. Будешь пока там заниматься.

Да, Тамара Петровна, как всегда, уже все знала и все поняла. Даже то, что ведь и Женю тоже обидели… Женя и из-за Анны Игнатьевны больше не сердилась. Ведь Тамара Петровна все-таки позвонила, и она не виновата, что Журавлева так быстро уехала.

И долго они вместе сидели в кабинете, толковали о том, как настоящий пионер должен относиться к младшим и старшим, и о том, что такое настоящая пионерская дружба.

— А завтра в школу, — сказала Тамара Петровна. — И сейчас учи «Косаря». Надо скорее исправить двойку.

Женя выучила стихи, и все-таки ей было тяжело идти в школу. Она шла особняком, отдельно от всех. В школе тоже держалась в сторонке. Ее словно подменили, и девочки спрашивали: «Что с тобой?» Они ждали объяснений, но Женя отмалчивалась — что она могла сказать!

Женя едва дождалась конца уроков. А дома сразу побежала в кабинет завуча. Тамары Петровны не было. Женя взяла «Родную речь» и стала готовить уроки. «Где же Тамара Петровна? — думала она. — Хоть бы пришла скорей!»

Приготовив заданное на завтра, Женя снова и снова повторяла:

Ах ты, степь моя,
Степь привольная…
………
Я пришел сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной
Вдоль и поперек
С ней хотелося…
Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!

Наконец пришла Тамара Петровна.

— Тамара Петровна, я теперь назубок знаю. Вот послушайте!

Ах ты, степь моя,
Степь привольная…

Без передышки, одним духом выпалила Женя все стихотворение.

— Отлично! Вижу, что знаешь.

И они снова заговорили о том, что больше всего волновало Женю, о чем она думала не переставая.

— Надо взять себя в руки, надо с девочками помириться, — говорила Тамара Петровна. — Сумей хоть сейчас признаться в своей ошибке!

Женя опустила голову.

— Ну, а с Ниной, я надеюсь, ты помирилась? — продолжала Тамара Петровна.

— Наполовину только, — тихо ответила Женя. — Она не захотела со мной учить уроки, а я с ней перестала разговаривать.

— Очень плохо. Обидеть сумела, а помириться не умеешь! Ты, значит, ее не уважаешь. Я вот ее уважаю, а ты нет. А я ведь постарше тебя.

Первоклашку уважать? Женя удивилась. И, глядя прямо в глаза Тамаре Петровне, спросила в упор:

— А сами бы вы… вот так, нечаянно, сгоряча шлепнули бы Нину… вы бы стали потом извиняться?

Тамара Петровна посмотрела на Женю своими спокойными светлыми глазами и просто ответила:

— Во-первых, я бы этого никогда не сделала. Но уж если бы я была в чем-нибудь виновата, я бы все сделала, чтобы загладить свою ошибку, постаралась, чтобы в душе у девочки не осталось и тени обиды. Да, извинилась бы!

За стеной, в зале, послышался шум. Девочки кричали: «Аня! Здравствуй, Аня!»

— Ладно, Женечка, сразу всего не передумаешь, — сказала она, принимаясь писать. — Иди в зал к девочкам, встречай Аню. А мне надо работать.

Женя пошла в вестибюль.

Дверь из зала была открыта. За роялем сидела девушка в форменной тужурке со стрелками на петлицах — Аня Кудрявцева. Совсем недавно она была воспитанницей их дома.

Руки Ани быстро бегали по клавишам.

— «Красная шапочка». Действие второе, — объявила Кира.

На середину зала вышла Аля в напяленном мехом наружу полушубке. Хриплым шопотом она говорила:

— Что ж ты меня не спрашиваешь?

— А что спрашивать? — недоумевала Нина.

— Про зубы, про лапы.

— А, верно! — обрадовалась Нина.

И дальше все пошло как по маслу. Красная шапочка спрашивала:

— Почему у тебя такие большие зубы?

— Чтобы тебя съесть, — отвечал серый волк.

Аля кидалась на Нину. Они барахтались, возились на ковре.

— Не ешь, не ешь меня, серый волк! — со смехом вопила Нина.

Женю никто не заметил. Девочки больше не донимали ее своей сверхъестественной заботливостью, и она могла делать, что хотела. Ее приглашали во все игры, но она не играла с девочками, она сама отказывалась — ей было не до игр. Вот и сейчас она подумала: Войдешь в зал — Аня сразу начнет: «Как успевает твоя Нина по арифметике? А как у тебя с русским? Что в школе? Что сказала Нина Андреевна?..» Аня ведь сама у нее училась. Она еще скажет: «Передай от меня Нине Андреевне привет!» И, конечно, сразу увидит, что Женя теперь вроде гостьи… Нет уж, увольте!

И Женя так и осталась стоять возле колонны. Здесь на стене висело расписание дежурств. Фамилии, выведенные Лидиным бисерным почерком, тянулись длинными столбцами. И вдруг Женя заметила, что ее фамилия перечеркнута жирной красной чертой.