Сестры лжи

Залезая в машину, я стараюсь не морщиться. Из больницы меня выписали часов пять тому назад, и тело еще ноет во всех местах, что пострадали при падении. По правому бедру сплошной кровоподтек, ладони нещадно ободраны асфальтом и исколоты кустарником, когда я в него влетела. Правый глаз уже немножко работает, хотя я сама чувствую, какой у меня там синячище.

– Попросили составить список всех, кто может точить на меня зуб. А еще сказали, что наезд мог быть неслучайным, кто-то нарочно хотел причинить мне вред.

Несколько секунд Уилл меня разглядывает, приоткрыв рот.

– Что ж… Стало быть, решено.

– В смысле?

Он заводит мотор и трогается на первой передаче.

– Ты переезжаешь ко мне.

Глава 32

Пятью годами ранее

Хотя в душевой пусто, я все равно выбираю кабинку подальше от спальни. Солнечные панели уже который день капризничают, однако дрожу я вовсе не от холодных струек.

Зря это я, с Айзеком-то…

Я втираю мыло в лицо, волосы, руки, грудь, что есть сил размазываю пену по мягким выпуклостям над тазовыми костями и между ног. Если во время секса нас кто-то подслушал… если хоть кто-то прознает… новость тут же доберется до Дейзи, даст ей все основания и дальше разносить ложь про Фрэнка. И пусть даже Айзек расскажет людям, чему именно стал свидетелем, подозрение останется навсегда.

БА-БАХ!

Что-то тяжелое валится на пол дортуара. Я сдергиваю шорты с футболкой, которые повесила на перегородку кабинки, и натягиваю их с лихорадочной скоростью, не тратя времени на полотенце. Кто-то в спальне.

Одежда неприятно липнет к мокрой коже, пока я стараюсь как можно тише выбраться из душевой, пробуя доски на скрип, прежде чем навалиться всем весом. Эх, надо было оставить воду включенной, а то ведь они наверняка услышали, как я перекрыла кран. Стало быть, знают, что я вот-вот войду…

С отчаянно колотящимся сердцем я заглядываю за дверной косяк.

Разлапившись на оконном простенке, в угол срывается крошечный геккон, реагируя на звук моих шагов. Помещение совершенно пусто, если не считать металлической статуэтки Кали, индуистской богини времени, смерти и разрушения, которая лежит навзничь посредине пола. Прежде я видела ее на столике, что стоит в коридоре главного корпуса. Хватаю статуэтку, несусь к выходной двери, оттуда выскакиваю на улицу. Со стороны мужского дортуара как раз идет Салли с охапкой грязного постельного белья в руках.

– Салли! – бегу я к ней, но она с резвостью кролика преодолевает дорожку и скрывается в кухне. – Погоди! Ты случайно…

Я притормаживаю возле столика; из-за соседней двери в медитационный зал доносится низкий гул людских голосов. Похоже, там яблоку негде упасть.

– Эмма! – восклицает кто-то поверх всеобщего шума. Тут же раздается взрыв мужского и женского хохота.

Я ставлю фигурку Кали на столик, разворачиваюсь, чтобы вернуться в женский дортуар, и налетаю на что-то плотное. Медвежьи объятия пришпиливают мне руки к бокам.

– Тс-тс-тс, – укоризненно цокает Айзек в ухо. – А знаешь, Эмма, за опоздание на медитацию у нас принято наказывать. Впрочем, ты уже здесь. – Он кладет мне руку на плечо и притягивает ближе. – Пойдем.

* * *

При нашем появлении зал накрывает тишина. Я пробую выбраться из-под Айзековой руки, но он лишь усиливает хватку, заставляя лавировать между людьми, сидящими на полу со скрещенными ногами. Оказавшись возле алтаря, он отпускает меня и встает между Айсис и Черой, занимая фокальную точку всего помещения. Я поворачиваюсь. Во втором ряду вижу небольшой промежуток возле одной из шведок.

– Вон туда, – показывает Айзек вправо от себя, где сидит Чера.

Я мотаю головой. Не хочу сидеть у всех на виду. Во всяком случае, сейчас, когда Дейзи, Ал и Линна, устроившись у задней стены, показывают на меня подбородками и что-то такое обсуждают. Ал, встретившись со мной взглядом, едва кивает. Движение крошечное; похоже, она не хотела, чтобы его заметили Дейзи с Линной.

– Садись же, Эмма, – хлопает Чера возле себя по полу.

– Айзек… – обращаюсь я, но он затыкает мне рот одним взглядом.

Я опускаюсь куда сказано и, не поднимая глаз, подтягиваю колени к груди.

– Итак, начнем, – говорит Айзек. – Смеживаем веки и дышим через нос, медленно и глубоко.

Я тоже закрываю глаза, однако попытки сосредоточиться на дыхании приводят лишь к тому, что я ощущаю приближение приступа клаустрофобии. Айзек тем временем перестает говорить, и в зале становится очень тихо.

Эмма, за тобой кто-то следит. У кого-то открыты глаза.

Я сражаюсь с этой мыслью, но от этого она лишь укрепляется.

Эмма, ты в опасности. Ты должна посмотреть.

Тьма у меня под веками удушающая. Кожу покалывает, дыхание мелкое и учащенное. Я опираюсь вспотевшими ладонями о пол, чтобы не свалиться из-за головокружения, но это нисколечко не помогает бороться с тошнотой.

Открой глаза, Эмма. СЕЙЧАС!