Сестры Марч (сборник)

Много воды утечет, прежде чем человек научится понимать разницу между присущей многим одаренностью и настоящим талантом. А юношам и девушкам, обладающим честолюбием, такое понимание дается особенно трудно. Эми постигла эту разницу ценою немалых огорчений. С присущим молодости запалом, принимая обычную увлеченность за подлинное вдохновение, она перепробовала себя буквально во всех видах искусства. Не боясь запачкать пальчики и наряды, она посвящала часы и дни рисованию пером и, надо сказать, проявила в этом деле изрядный вкус и сноровку. К тому же получала от занятия не только удовольствие, но и некоторую прибыль.

Однако вскоре она перенапрягла зрение и, оставив любимое занятие, стала учиться выжигать по дереву. Пока продолжалось это новое увлечение, все домашние пребывали в страхе оказаться погорельцами, потому что запах гари распространялся по всем комнатам, и весьма часто с мансарды или из сарая тянулась угрожающая струйка дыма. Раскаленные наконечники прибора для выжигания раскидывались повсюду, и каждый вечер перед сном Ханна приносила в дом большое ведро с водой и клала к себе на тумбочку колокольчик, всерьез опасаясь пожара. Зато теперь на кухне дощечку для теста украшал весьма впечатляющий портрет Рафаэля; на торце пивного бочонка был выжжен толстощекий Бахус; на крышке сахарницы парил херувим; даже на полене, предназначенном для растопки, обнаружили недурную копию литографии «Гаррик, покупающий перчатки для гризетки».

Но Эми сильно обожгла руки огнем и горячим растительным маслом, так что выжигание вскоре было забыто ради следующего увлечения. Она стала писать красками. Приятель художник снабдил ее старыми палитрами, кистями и красками, и она пекла, как блины, пасторали и марины. Ее чудовищные коровы и свиньи брали призы на сельскохозяйственной ярмарке, а пейзажи кораблекрушений грозили вызвать приступ морской болезни у зрителя, знакомого с кораблями и водной стихией. Но, впрочем, все кончалось добродушной шуткой в адрес художницы, мало смыслящей в устройстве палуб и парусной оснастке.

Из угла ее комнаты, превращенной в мастерскую, на гостей смотрели смуглые мальчишки и черноглазые мадонны, отдаленно напоминающие полотна Мурильо; или навеянные Рембрандтом бурые тени с трагическим акцентом не там, где следует; Рубенс подарил картинам Эми полнокровных матерей с пухлыми чадами; ну а Тернер отозвался образом бури со свинцовыми тучами, рыжими молниями, бурыми дождями и пурпурными закатами, причем в центре обязательно помещалось нечто напоминающее помидор, так что зрителям оставалось спорить, что это такое: солнце ли, бакен, матросская куртка или мантия короля.

Затем она стала делать портреты углем, на которых все члены семьи представали такими черными и перепуганными, словно их только что извлекли из угольной ямы. Пастельные наброски, более мягкие, получались у Эми значительно лучше; здесь она умела добиться сходства, и ее собственные волосы, носик Джо, губки Мег и глазищи Лори выглядели на портретах «просто восхитительно».

Далее настал черед гипса и глины. Теперь весь дом заполонила лепнина, и случалось даже, что ее фрагменты сваливались с полок чулана на ни в чем не повинные головы. В качестве моделей в дом зазывались дети, которым Эми с ее таинственными занятиями казалась какой-то юной великаншей-людоедкой. На поприще скульптуры Эми мало преуспела, а одно неожиданное происшествие и вовсе погасило пыл нашей мастерицы. За недостатком моделей, она решила выполнить в гипсе изображение своей весьма изящной маленькой стопы. И вот в один прекрасный день вся семья была разбужена стонами и скрежетом. Все выскочили из дому как по тревоге и стали свидетелями такой картины: юная мастерица неуклюже прыгала возле сарая, волоча кастрюлю с гипсом, из которого ей никак не удавалось высвободить ногу. Избавление от гипсового капкана оказалось трудным и даже опасным, поскольку Джо расхохоталась во время процедуры и поранила ножиком злосчастную ножку своей любимой сестры. После этого Эми уже никогда не возвращалась к скульптуре.

Потом ее поглотило новое пристрастие – зарисовки с натуры. Она целыми днями пропадала на реке, в поле, в лесу или среди каких-нибудь живописных развалин. Она без конца простужалась, сидя на траве и запечатлевая очередное чудо природы: камень, пенек, гриб, сломанный ствол или облачную громаду, которая на бумаге скорее напоминала пуховую перину. Она жертвовала красотой своей кожи, плавая в полуденный зной по рекам, чтобы изучить светотень, и заработала себе морщинку на носу, потому что в поисках «точки обзора» непрестанно косилась или щурилась.

Микеланджело говорил, что гений – это неистощимое терпение, и если это действительно так, то Эми следовало отнести к разряду избранников, поскольку наперекор всем препятствиям, провалам и неудачам, она не теряла надежды, что когда-нибудь сотворит «настоящее».