Сестры озерных вод

— То вопит, то каменеет… Припадочная, что ли? — спросила Глаша и присела на край кровати.

Леся ожидала почуять от нее тяжелый запах старого тела и мысленно сжалась, чтобы не выдать отвращения. Но старуха пахла сухими травами и чем-то, похожим на дух сырой земли. Она была старше Аксиньи. Чуть сгорбленная, с седыми космами, собранными в растрепанный пучок. Во тьме блестели ее глаза — два темных колодца. Но Олеся точно знала: при свете дня они серые, словно озерная вода.

— Гляди-ка, пробудилась, гостья наша! — Вскинула руки, с издевкой покачала головой. — Что снилось сладкого?

Леся хотела промолчать. Она и не думала рассказывать злобной старухе о плотном воздухе, о лесе, который раскинулся под ней, как добрый пес, не страшась оголить брюхо. Показать свое величие и жестокость. Заячью кровь, капающую на зеленую траву поляны.

— Я видела лес. — Губы сами растянулись в блаженной улыбке. — Большой и сильный. Он лежал подо мной, а я летела над ним. Это был хороший сон.

И пока онемевший, будто чужой рот выговаривал слова, Леся отстраненно наблюдала за старухой. Как та отпрянула, как скрипнула под ее весом кровать, как судорожно сжалась старческая ладонь, сминая покрывало. И как глаза сверкнули во тьме комнаты, будто отражение луны в спящем озере.

— Хороший, говоришь? — проскрипела Глаша. — Ну, хороший, так еще посмотри…

И потянулась к Лесе.

— Нет! — дернулась та, не разбирая от страха и темноты, где стена, а где край постели. — Не смейте! Не трогайте!

Но старуха уже прижала к ее лбу горячую шершавую ладонь и принялась шептать:

— Спи, девка! Хороший сон грех не досмотреть.

ДЕМЬЯН

Сколько времени нужно, чтобы весть облетела лес от одного конца до другого? Сколько птиц успели пропеть песню о его возвращении? Сколько раз листва прошептала на ветру его имя? Узнал ли шатун-медведь? А старый лось — одинокий, седой, с отломанным правым рогом, — он-то знает уже? Или волчья стая, обиженная на него, оскорбленная внезапным бегством, худшим предательством на их волчий лад? Успели ли они провыть о нем песню новой луне?

Демьян отгонял мысли, как назойливую мошкару. Они отвлекали его от главного, они мешали сосредоточиться. До озера и так было идти два полных дня и еще половинку ночи, а если не смотреть по сторонам да под ноги, то и вовсе можно не дойти. Наступить в болотную лужу, одну из тех, которые все чаще встречались в местах, что годами оставались сухими и твердыми, такими, как должно лесу.

— Гнилая ты кровь! — шипел Демьян, перепрыгивая очередной болотный овражек, скользя по его краю. — И род твой гнилой!

Болото равнодушно смотрело на него в ответ. Было ли дело ему до проклятий какого-то человечишки?

«Я — Хозяин твой! — захотелось крикнуть Демьяну. — И земли, которую ты пожираешь, и леса, что гниет из-за тебя! Я — Хозяин всего, что только можно увидеть здесь, потрогать и почувствовать. Все, что рождается здесь и подыхает, все это мое. Я — Батюшка. Новый Батюшка!»

Но слова вязли на языке. Произнеси их хоть раз, и не будет пути обратно.

— Да пошло все… — только и буркнул Дема, отворачиваясь от болота.

Гниль появилась за год до смерти Батюшки. Теперь-то Демьян знал, как долго и мучительно тот угасал. Как тряслись его руки, как подкашивались ноги. Как по крупице терял он память и рассудок. Как себя терял он, проигрывая в битве со старостью и болезнью.

— Вы хоть врачу его показали? — мрачно спросил Дема, сидя за общим столом.

Аксинья тогда подняла на него тяжелый взгляд. Она сама изменилась до неузнаваемости. Похудела так, что ввалившиеся щеки облепили кости скул, — хоть бумагу режь. Руки-ветви безвольно лежали перед ней, будто она не имела над ними власти. Платье висело на высушенном теле мешком. Только взгляд оставался почти таким же, как раньше. Злую хищную птицу ни с чем не перепутать.

— Глупость не трепи, — выплюнула она, как тухлую кость, мало что губы не вытерла от отвращения. — Если я ему не помогла, то врачишка какой-нибудь из города помог бы?

Демьян попытался выдержать ее взгляд, но не смог. Опустил глаза, вцепился в катышек на скатерти. Помолчал.

— Батюшку нашего озеро выпило, — пробормотала Глаша, жамкая тонкими губами. — А лес не сберег…

— Молчи! — Окрик зазвенел в стеклах окон, Аксинья с силой отодвинула стул, встала. — Чтоб не слышала я больше этого! Время его пришло… Время пришло — он ушел. Закон жизни.

И выскочила из комнаты, прямая и цельная, ни единой трещинки.

— Альцгеймер у него был! — бросил ей в спину Демьян, но она не повернулась. — Старческое слабоумие, мать вашу… — Он опустил голову на сложенные ладони и закрыл глаза.

Выть хотелось отчаянно. Запах дома, лесной и теплый, бил в нос, рождая такую тоску, что зверь в Демьяне метался, как угодивший в капкан. Того и гляди бросится на прутья и рассечет о них грудь. Лишь бы выбраться наружу.

Дема и сам не мог понять, куда его так тянет. То ли обратно в город, к ставшим ненужными лекциям и диплому, или напротив — в лес. Ухающий, скулящий, шепчущийся во тьме живым доказательством их с Демьяном родства.

— Демочка… — Слабый голос, такой созвучный с другим, с Катиным, заставил его вздрогнуть.