Сестры Шанель

Она была полна решимости вступить в бой. Моя маленькая ослица так эффектно преграждала путь соперникам, что все думали, будто я знаю, что делаю, добавляя фарса и без того комичной ситуации. Люсиль питала особую слабость к ослику Этьена: возможно, это была какая-то обида или, наоборот, влюбленность, понять было сложно. Однако несколько раз она загоняла его в угол, позволяя Габриэль подлететь и с торжествующей улыбкой на лице. украсть мяч у своего любовника

После одной из таких блокировок мимо проскакал Лучо.

– Вы самородок! – крикнул он с восхищенным взглядом, от которого у меня закружилась голова.

Даже верхом на осле он выглядел внушительно.

Вскоре моя нервозность перешла в веселость. Шарф барона то и дело распускался и падал ему на глаза, закрывая обзор. Пока он старался вернуть головной убор на место, его осел бесцельно кружил по полю. Этьен уже дважды падал, пытаясь заставить своего «жеребца» резко повернуть к мячу, причем всадник летел в сторону, а ослик преспокойно оставался стоять на месте. Невозможно было не рассмеяться, когда осел Леона, мчавшийся во весь опор, резко остановился, выбив наездника из седла, а Леон быстро вскочил и отсалютовал животному, будто это был сам Наполеон, затем снова вскарабкался на него.

Тем временем актриса устроила обычную для себя сцену. Несмотря на предостережения Этьена, она пнула животное, натянула поводья, выкрикивая бесполезные приказы, пока ослику не надоело. И он, опустив свою большую голову, галопом бросился обратно в конюшню. Актриса завопила и вцепилась в гриву бедного существа, перья ее головного убора метались, напоминая пойманную птицу, которая пытается улететь. Когда Леон вслух предположил, что она, возможно, лучше подходит для комедии, чем для драмы, я почти плакала от смеха.

В конце концов подопечный Лучо решил, что игра окончена. Животное остановилось посреди поля, отказываясь двигаться, не поддаваясь ни на какие уговоры. Остальные ослы, заметив это, тоже замерли, издавая фантастические звуки, видимо, пытаясь объяснить нам, что с них довольно. Лучо рассмеялся, похлопал ослика по шее и сказал ему в огромное ухо:

– Не волнуйся, mi hjio^[48], я предпочитаю лошадей.

Мы спешились, оставив животных конюхам, и направились к дому. Я проветрилась, было легко и радостно – приятное чувство, заставшее меня врасплох.

Я ожидала увидеть в Руайо мерзость, Семь Смертных Грехов под одной крышей: гордость, алчность, похоть, гнев, чревоугодие, зависть, лень. Инцидент с жокеем подтвердил мои опасения. Однако теперь стало ясно, что все гораздо сложнее. Создавалось ощущение чего-то почти детского; да, это было место для удовольствий, но с подспудной невинной тоской по простоте и искренности. Руайо был творением Этьена, убежищем от общественного мнения и осуждения, здесь правила не имели значения, а если нужно, ты придумывал их сам. Конечно же, Габриэль была тут как рыба в воде.

Жизнь полусвета, вопреки моим страхам, оказалась не такой трагичной.

Прежде чем скрыться в доме, Этьен взмахнул мечом.

– По традиции здесь, в Руайо, всякий раз после соревнований проигравшие должны станцевать для победителей. «Абсурдные» будут выступать для «Смешных» после обеда.

ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ

Именно барон придумал этот танец.

– Главное, – объяснил он, когда мы собрались в гостиной после ужина, – сделать вид, что запускаешь воздушного змея.

– Покажите нам, барон, – попросил Этьен, удобно устроившись на диване со стаканом виски, в то время как мы, танцоры, стояли посреди зала, где для создания импровизированной сцены была сдвинута мебель. Лучо, сидевший рядом с ним, подался вперед, выжидающе глядя на нас. Я почувствовала внутри жар и сильную нервную дрожь.

Барон вытянул руку, словно держал натянутую веревку, и посмотрел вверх.

– Видите ли, должно быть какое-то покачивание: вот змей летит по ветру, потом против ветра, опять по ветру. Это танец, если угодно, с воздушным змеем, пойманным капризами ветра.

Сюзанна с готовностью уселась за пианино, стоявшее в углу, и принялась легко касаться клавиш. Чтобы найти подходящее настроение для нашего танца, барон заставил ее играть первые такты десятка музыкальных пьес, отвергая одну за другой, пока Лучо не предложил свой вариант.

– Что, если Вагнер? «Полет Валькирий»?

Пальцы Сюзанны забарабанили по клавишам в быстром стаккато, прекрасном, словно звук трепетания тысячи крыльев колибри.

Барон просиял.

– Да! Да! Конечно! Музыка полета. Идеально!

– Теперь вы, мои дорогие, – обратился он к нам с Габриэль, театрально взмахнув рукой, – воздушные змеи. Леон, а мы с тобой управляем ими.

Тот покачал головой.

– Нет-нет-нет. Разве я похож на приземленного человека? Я – ястреб, орел, парящий над своим королевством.

– Это правда, – согласился Этьен, улыбаясь. – Мы все видели, как ты сегодня парил. Прямо над головой своего скакуна.