Сестры Шанель

– Кавалерия! Офицеры, живущие в казармах. Они просто красавцы! Носят высокие кожаные сапоги, куртки с медными пуговицами и ярко-алые бриджи. Вы бы их видели! Они расхаживают, как петухи в курятнике. Мы восхищаемся ими, но только издалека.

– Жаль, что нам нечем восхищаться, – вздохнула я.

– Но вы можете это сделать, – сказала Эдриенн с озорной улыбкой, – пойдемте, я вам покажу.

Дойдя до конца дороги, девушка обернулась и указала нам на высокую кирпичную арку, которая вела в парк.

– Вуаля! – сказала она.

Мы встали у входа и залюбовались. На изумрудно-зеленых лужайках извивались дорожки из гравия. Пруд мерцал и переливался, а два белых лебедя лениво скользили возле берега. Легкий ветерок шелестел в кронах деревьев. Городская суета исчезла. Мужчины и женщины в шикарных нарядах вальяжно прогуливались по тропинкам. Они выглядели совершенно беззаботными, в отличие от людей, находящихся за пределами парка. Казалось, что единственное их стремление – это оставаться красивыми.

– Они все такие… такие… – Я никак не могла подобрать правильное слово.

Грандиозные? Декоративные? Экзотические?

– Богатые, – подсказала Эдриенн благоговейным тоном. – Они все такие богатые! – Она сделала шаг вперед, но мы с Габриэль заколебались. – Да ладно, – рассмеялась она, – они не кусаются. На самом деле они нас вообще не заметят.

Девушка провела нас к скамейке возле пруда. Устроившись на ней, мы принялись наблюдать за людьми, казавшимися еще более удивительными, чем Le tram electrique. Джентльмены, несмотря на жару, были в изысканных костюмах, в прекрасных пиджаках, брюках со стрелками и в довершение – в соломенных канотье. Держа в руках трости, хотя и не хромали, они с благородной уверенностью шагали рядом с изящными женщинами, закутанными в бесчисленные слои замысловатых белых кружев. Кружевные оборки. Кружевные воротнички. Юбки с кружевной отделкой. Кружевные зонтики. Они носили широкополые шляпы, такие же большие, как головные уборы монахинь, но украшенные огромными цветами, длинными перьями и порой разноцветными фигурками птиц. Несмотря на вес одеяния, они каким-то образом умудрялись ходить грациозно, двигаясь по дорожкам осторожно и плавно.

– Кто они? – спросила я.

– Elegantes!^[7] – Голос Эдриенн звучал торжественно. – И их gentilhommes!^[8]

Я не могла оторваться и просто таращилась на них, но это не стало проблемой. Они даже не взглянули в нашу сторону. Тетя была права. В наших монастырских одеждах мы были заметны им не более, чем трава на лужайке.

Только Габриэль не выказывала ни удивления, ни восхищения. У нее было такое выражение лица, что у меня свело живот.

– Гигантские сливочные слойки, – проговорила Габриэль, качая головой. – Огромные комки пыли.

– Что? – Эдриенн завертела головой. – Где?

Габриэль кивнула в сторону дам на дорожке.

– Вулканическое извержения кружев. Пюи-де-Дом ничто по сравнению с ними, – сказала она, имея в виду потухший вулкан, самый большой из окружавших Обазин.

– Габриэль! – воскликнула Эдриенн, широко раскрыв глаза, одновременно поднося руку ко рту. Я замерла, испугавшись, что сестра обидела ее и тетя больше не захочет иметь с нами ничего общего. Но оказалось, что она с трудом пытается сдержать смех. – Когда-нибудь археологи откопают их для потомков, как тела в Помпеях, – произнесла она притворно серьезным тоном. – Только они будут похоронены не под пеплом, а под кружевом.

И мы рассмеялись. Было приятно подшучивать над теми, кто высокомерно не замечал нашего существования.

– У них, должно быть, болит голова, когда они нагромождают на себя эти конструкции, – сказала Габриэль.

– Наверное, это замечательно, когда тебе нечего делать, кроме как разряженной, словно леденец, гулять по парку без всяких забот, – мечтательно пробормотала я.

– Но, Нинетт, – лицо Эдриенн стало серьезным, – это больше, чем просто прогулки по парку. Неужели ты не понимаешь? Посмотрите, как они двигаются и как смотрят друг на друга. Видите, как мужчины выпячивают грудь, а дамы хлопают ресницами, глядя на них, но при этом не упускают из виду других женщин? Это наука, настоящая наука любви и ухаживания. – Она вздохнула и приложила руку к груди. – Разве это не чудесно?

Я присмотрелась, пытаясь разглядеть трепещущие ресницы и сверкающие взоры. Но мне это не удалось, потому что Эдриенн встала со скамейки и разгладила юбку.

– А теперь, cheries^[9], нам пора возвращаться, пока маман не прислала за нами жандармов.

Она взяла нас под руки, но вместо того чтобы проводить прямо к кирпичной арке и обратно в город, направилась к дорожке из гравия, затянув нас в променад, где мы, подавляя смех, картинно покачивались, словно когда-нибудь тоже будем заниматься наукой любви и ухаживания.

ПЯТЬ

На следующий день, четырнадцатого июля, мы бродили по ярмарке, мимо киосков с колесами фортуны и другими азартными играми, мимо сцены, на которой играл оркестр; вокруг нас, насколько хватало глаз, двигались люди: молодые и старые. Здесь были все, кроме элегантных дам.