Сеть

С глухим стуком мы налетели на кадку с аралией, кадка, кажется, даже покачнулась, а листья растения зашуршали. Мы чуть не упали.

Ещё поворот.

Я буквально вытолкнул Лиз в освещённую, коротенькую часть коридора, и облегчённо выдохнул: всё, теперь можно не красться, как воры. Здесь видеонаблюдения нет, всего несколько квадратных метров перед спуском в лабораторию, денег на то, чтоб понатыкать слежение повсюду, нет.

Я приложил «пятачок», тяжёлая дверь отошла.

– Идём! – призывно качнул я головой, обернувшись к моей любознательной подруге. Она вошла за мной в открывшуюся дверь.

– Где это мы? – голос Лиз прозвучал гулко, как в трубе.

– На пути к Ильичу.

– Что?! Ты хочешь сказать, что Ильич… находится здесь? И ждёт нас?! – недоверчивым шёпотом воскликнула Лиз, с верхней ступеньки глядя вниз.

– Он всегда здесь. Кстати, можешь уже не шептать, – сказал я, стащив её пониже и запирая дверь.

Мы двинулись по узкой винтовой лестнице в подвальный бокс. Остановившись на круглой нижней площадке, я приложил палец к сенсору.

– Ты меня заинтриговал… – почти испуганно пробормотала Лиз.

– Ну ты же сама с таким настырством стремилась узнать, кто такой Ильич!.. – почти злорадно заметил я.

Лист бронированной двери с чуть слышным вздохом нырнул в щель окосячины. Мы вошли.

Две камеры под потолком, жужжа, повернулись в нашу сторону, склонившись и уставившись объективами, словно живые.

– Итак, – вот мы и пришли к Ильичу! – громко возвестил я, широким жестом обводя обстановку: низкий потолок, белые панели, длинный светло-серый пульт управления у правой стены, серое мягкое покрытие под нашими ногами, приглушённое освещение…

– А где он? – озираясь, спросила Лиз.

– О! – я указующе вытянул руку к правой стене – там находились непосредственные «апартаменты» Ильича.

Лиз посмотрела, куда я указал. Ничего, разумеется, не поняла.

Я взял её под локоть, и подвёл ближе, в сумрачный угол, к стеклу, и на её лицо лёг распространяющийся оттуда уютный зеленоватый свет, словно из аквариума. Только на обычных обитателей аквариумов Ильич, разумеется, ни капли не походил.

Он был похож на то, на что ему и полагалось быть похожим – на обычный человеческий мозг. Хотя, вообще-то, не самый обычный, конечно…

– Что это?! – громко прошептала Лиз, стоя внаклонку перед «аквариумом», который покоился на невысокой металлической тумбе.

За толстым стеклом, в зеленовато-прозрачной гуще специального раствора, на силиконовом каркасе возлежал гениальный мозг – грецкие морщины полушарий, ствол, мозжечок, гипофиз, лобные доли, – весь набор «материнской платы» прямоходящих антропоидов. От него, медленно, словно водоросли, колеблемые в проточной воде, расходились в стороны паутинно-тончайшие кабели, впиваясь во вмонтированные в стенки «аквариума» тёмные квадратные бляшки – распределители сигналов.

– Вот это и есть тот самый Ильич, о котором говорил Рудин, и о котором ты так настырно старалась узнать, – ответил я.

Лиз, взволнованно облизнув губы, сбоку взглянула на меня; выражение её лица было возбуждённо-нахмуренным. Она всё ещё не понимала.

– То, что ты видишь – это мозг Владимира. Ильича. Ленина! – отчётливо и раздельно произнёс я. – Надеюсь, ты знаешь, кто это такой? – я сел в кресло, стоявшее рядом.

Лиз выпрямилась, лицо её слегка покраснело; глядя мне в глаза, она вопросительно подняла свои тонкие брови.

Я понимал: поверить в то, что она сейчас услышала, ей было, конечно, непросто, – как и любому другому непосвящённому, если бы вдруг каким-то образом непосвящённый очутился на её месте. Да что там поверить – даже понять!.. Вероятно, сейчас она усомнилась в своём знании русского языка и пытается уразуметь, какое из моих слов она перевела неверно.

Я вздохнул, и терпеливо принялся разъяснять:

– Профиль нашего Института – головной мозг человека. Тебе ведь это известно… – произнёс я.

– Да, и что? – переводя взгляд с меня на «аквариум», отозвалась Лиз.

– Известно тебе, видимо, и то, что в ИМ хранились и изучались мозги некоторых выдающихся людей. В том числе и мозг Ленина, – сказал я, кивая на «аквариум».

– Ильич?… Ленин?… Ничего не понимаю… объясни толком! Мне показалось, профессор Рудин говорил об Ильиче так, как будто это живой человек… – пробормотала Лиз.

– Хо! Да он живее всех живых!

– Ты смеёшься надо мной, да?!. Ваш Ленин умер больше ста лет назад! Если не хочешь рассказывать об Ильиче – не рассказывай, только не надо издеваться! – сердито воскликнула Лиз.

Да, сложно явить человеку чудо, если он не желает в него поверить.

Видя, что моя подруга почти всерьёз готова обидеться, я встал и попытался взять её за руку, которую она отдёрнула.

– Лиз, я вовсе не издеваюсь… И не думал даже. Ильич – это оживлённый Ленин… то есть его мозг… то есть… – сбивчиво и виновато заторопился я.