Сеть Алисы

Опять двадцать пять. Нас с отцом разделяла Атлантика, но он все равно держал меня на поводке. Скрывая злость, я отвернулась к окну и неожиданно увидела светловолосую голову Розы, мелькнувшую в толпе прохожих. Через секунду я поняла, что это просто какая-то школьница. Ох, Рози, — печально думала я, провожая девочку взглядом, — ты бросила родных и уехала в Лимож. Как тебе это удалось? Похоже, девушкам вообще все запрещено. Тратить свои деньги, продавать свои вещи и распоряжаться собственной жизнью.

Я собралась с силами для продолжения безнадежного препирательства, но тут вдруг входная дверь распахнулась и женский голос пропел:

— Шарлотта, голубушка, я же просила меня подождать. Ведь знаешь, что мое старое больное сердце не выдержит расставания с п-побрякушками. Я надеялась, ты меня пощадишь.

Я уставилась на Эву Гардинер, лучившуюся улыбкой, словно я была светом ее очей. Она так и осталась в мятом заношенном платье, однако надела чулки и приличные туфли-лодочки, изуродованные руки спрятала в заштопанные лайковые перчатки, а нечесаные волосы укрыла под огромной, некогда модной шляпой с половинкой птичьего пера. К моему несказанному удивлению, выглядела она как леди. Пусть эксцентричная, но леди.

Финн скромно встал в дверях и, скрестив руки на груди, послал мне чуть заметную улыбку.

— Так жалко с ним расставаться, — вздохнула Эва и, погладив мое ожерелье, точно собаку, сдержано улыбнулась ломбардщику: — Знаете, этот тихоокеанский жемчуг мне преподнес мой д-д-дорогой покойный супруг. — Платком она промокнула глаза, и у меня едва не отвисла челюсть. — А изумруд индийский, из Канпура! Эта семейная реликвия досталась мне от любимого дедушки, служившего к-королеве Виктории. Уж он задал жару сипаям, и поделом им, этим черномазым бестиям. — Тон ее стал изысканно аристократическим: — Ну же, сэр, вновь направьте ваш окуляр на эту прелесть, и, я уверена, вы отринете всякие нелепые измышления о стеклянной подделке. Назовите подлинную цену, милейший.

Надменный взгляд, тщательно заштопанные перчатки, покачивающийся огрызок пера — облик английской леди, переживающей трудные времена и вынужденной заложить свои драгоценности.

— Нет ли, мадам, какой-нибудь квитанции, подтверждающей…

— Да-да, она у меня здесь. — Стеклянная витрина задребезжала, когда Эва шваркнула на нее громадную дамскую сумку. — Вот… нет, не то. Подай очки, Шарлотта…

— Они в твоей сумке, бабушка, — подыграла я, немного оправившись от изумления.

— По-моему, они у тебя. Проверь свою сумочку. Нет, постой. Вот она, квитанция. Нет, это чек за китайскую шаль… Где-то она была…

Водопад бумажек затопил витрину. Точно сорока, Эва хватала каждую и, мучительно щурясь, подносила к свету, а потом вновь принималась искать несуществующие очки, демонстрируя безупречный аристократический выговор, который не посрамил бы ее и на чаепитии у королевы:

— Шарлотта, посмотри у себя, я уверена, очки в твоей сумочке…

В лавку вошли другие посетители. Эва и ухом не повела.

— Мадам… — кашлянул ломбардщик.

— Не поторапливайте меня, милостивый государь, — рявкнула Эва, точно вдовица из романа Джейн Остин. — Это не то… да где же она… — Перо на ее шляпе опасно качнулось, выпустив дождь пушинок и вонь нафталина. Ломбардщик попытался отойти к новым клиентам, но Эва забарабанила по витрине:

— Не покидайте меня, любезный, мы еще не закончили. Шарлотта, милая, прочти-ка это, а то мои старые глаза…

Новые клиенты подождали, затем вышли из лавки. Все это смахивало на сцену из фильма, в котором мне доверили эпизодическую роль.

— Бог с ней, с этой квитанцией. — Ломбардщик нетерпеливо сморщился. — Я все-таки джентльмен, и уж истинной леди поверю на слово.

— Чудесно, — сказала Эва. — Хотелось бы услышать вашу цену.

Возник недолгий торг, но я знала, кто в нем победит. Через минуту посрамленный ростовщик отсчитал изрядную стопку хрустящих банкнот, и ожерелье мое исчезло под прилавком. Финн распахнул входную дверь.

— Прошу вас, миледи. — Он был абсолютно серьезен, только в глазах его прыгали смешинки.

Покачивая эгреткой, Эва выплыла из лавки, точно престарелая герцогиня.

— А чё, мне понравилось, — на улице сказала она, мгновенно утратив аристократический изыск речи.

Сейчас она совершенно не походила на вчерашнюю пьяницу, хлеставшую виски из чайной чашки и размахивавшую «люгером». Мало того, в ней было не узнать и утреннюю похмельную каргу. Она выглядела абсолютно трезвой и бодрой, а в серых глазах ее плескалось безудержное веселье, словно вместе с обликом обедневшей аристократки она еще сбросила с костлявых плеч и возраст, точно ненужную шаль.

— Как вы это делаете? — спросила я, все еще сжимая в кулаке пачку банкнот.

Эва стянула перчатку, обнажив свои чудовищные пальцы, и полезла в сумку за сигаретами.