Я съежилась, как от пощечины. Но эти два бойца, разделенные прилавком, были спокойны, словно говорили о фарфоровых ложках. Они очень отличались: одна – рослая, костлявая, искалеченная, другая – коренастая, опрятная, респектабельная. Но точно гранитные колонны, обе стояли друг против друга, исторгая черные клубы ядовитой клокочущей ненависти, от которой у меня буквально пересохло во рту.
– Один вопрос. – Из голоса Эвы исчезла насмешка, такой серьезной я ее еще не видела. – Один вопрос, и я уйду. Я бы спросила по телефону, но ты бросила трубку.
– От меня ты ничего не узнаешь. – Женщина выплюнула эти слова, как острые осколки. – Я – не ты, не трусливая девка, распустившая язык.
Я думала, Эва на нее бросится. Она же наставила на меня пистолет только за то, что я назвала ее чокнутой старой коровой. Но Эва, сжав зубы, проглотила оскорбление, уподобившись мишени, принимающей в себя пули.
– Один вопрос.
Виолетта харкнула ей в лицо.
Я ахнула и качнулась к Эве, но обе женщины так себя вели, словно меня здесь не было вообще. Секунду-другую Эва не шевелилась, плевок медленно стекал по ее щеке, потом сдернула перчатку и демонстративно утерлась. Виолетта выжидала, только очки ее сверкали. Я еще чуть приблизилась к Эве. В студенческом общежитии я видела женские склоки, когда из-за сплетни противницы расцарапывают друг другу физиономии. Но сейчас наблюдала вражду, которая приводит к дуэли на рассвете.
Эва выронила перчатку и звучно шлепнула ладонью по прилавку. В глазах Виолетты что-то мелькнуло, когда она взглянула на изуродованные пальцы.
– В девятьсот семнадцатом Рене Борделон погиб? – тихо спросила Эва. – Скажи «да» или «нет», и я уйду.
У меня вздыбились волоски на загривке. То и дело возникало это имя: в справке по Розе, в Эвином кошмаре. И вот сейчас.
Виолетта не сводила глаз с искалеченной руки.
– Я уж и забыла о твоих пальцах.
– Тогда ты сказала, что я это заслужила.
– Ты заикаешься меньше. – Виолетта презрительно скривилась. – Что, помогает виски? От тебя несет, как из бочки.
– Виски со злостью – прекрасное средство от заикания, а я по ноздри полна и тем и другим, – рявкнула Эва. – Отвечай на вопрос, манда ты вонючая! Что стало с Рене Борделоном?
Виолетта пожала плечами:
– Откуда я знаю? Из Лилля я уехала одновременно с тобой. Тогда Борделон был в полном порядке и все еще владел «Летой».
«Лета» – так назывался ресторан, в котором работала Роза.
Хищный взгляд Эвы впился в собеседницу намертво.
– После войны ты ненадолго приезжала в Лилль. Об этом я узнала от Кэмерона…
Теперь какой-то Кэмерон. Сколько еще новых персонажей этой пьесы выпихнут на сцену? Хотелось заорать, но я стерпела и только уставилась на Эву, словно пытаясь выудить ответ.
– … и он же сказал, что в семнадцатом Борделон погиб – горожане пристрелили его как поганого предателя.
– Он и
Я совсем ничего не понимала, только заметила, как Эва ссутулилась и ухватилась за прилавок. Я машинально поддержала ее, боясь, что она упадет. Вопреки ожиданиям, она не отшила меня едким замечанием, но зажмурилась и прошептала:
– Лжец. – Эва тряхнула седыми прядями. – Бесчувственный, сволочной лжец.
– А теперь… – Виолетта сдернула с носа очки и принялась их протирать – …можешь валить из моей лавки.
– Дайте ей минутку, – потребовала я.
Пусть иногда Эва доводила меня до белого каления, но я не позволю какой-то подслеповатой лавочнице порвать ее в клочья, когда она в таком состоянии.
– И тридцати секунд не дам. – Впервые за все время Виолетта посмотрела на меня и, пошарив под прилавком, достала «люгер», точно такой же, как Эвин. – Пользоваться им я умею, девчонка. Убирай отсюда эту суку, даже если придется волочить ее за ноги.
– Вы обе совсем охренели со своими пистолетами! – выкрикнула я.
Эва выпрямилась, лицо ее напоминало страшную гипсовую маску.
– Мы закончили, – тихо сказала она и пошла к выходу.
Подобрав с пола ее перчатку, я последовала за ней, сердце мое колотилось, как бешеное.
Нас догнал голос Виолетты:
– Сны видишь, Эва?